Лапти, старенький пиджачок, такая же старенькая кепчонка преобразили Дмитрия до неузнаваемости.
— Все-таки мне нужно узнать о полковнике, — требовал он.
— Хорошо, давайте завтра сходим вместе, — согласилась она.
День выдался хмурый, пасмурный. Это был один из тех неприветливо-холодных дней, когда можно ожидать всего: и дождя, и снега. По небу лениво ползли тяжелые, землисто-серые облака, сквозь толщу которых с трудом прорывалось почти негреющее солнце. Оно тут же снова пряталось, как будто ему грустно было смотреть на пожелтевшие рощи, пустые поля, на щетинистый луг и проселочную дорогу, избитую, истерзанную колесами и гусеницами.
Но Дмитрий и Полина ничего этого не замечали, и день им не казался хмурым. Они шли через луг по проселку и вели непринужденный, внешне пустоватый разговор, какой ведут все молодые, когда слова имеют особый смысл, понятный только им двоим. Порой они умолкали, и Дмитрий ловил себя на мысли о том, что ему и молчать хорошо с Полиной...
— Ой, посмотрите, машины! — тревожна вскрикнула она.
Их догоняли огромные немецкие грузовики. Дмитрий замедлил шаг и оглянулся по сторонам, готовый куда-нибудь юркнуть, скрыться. Но скрыться некуда: кругом голый луг, и только вдалеке от дороги видны стога сена, До стогов уже не добежишь незамеченным.
Однако грузовики проскочили, грозно рыча моторами, и никто не обратил внимание на девушку и парня, что шли куда-то.
— Пронесло-проехало, — с облегчением вздохнула Полина. — Вы испугались, Митя?
Дмитрий отрицательно качнул головой.
— Вы смелый, — шепотом сказала она. — А я трусиха, я была ни жива ни мертва... Как вы думаете, Митя, я трусиха или нет?
— По-моему, нет.
Она улыбнулась.
— Вы меня совсем, совсем не знаете...
— Мы уже давно знакомы...
— Давно? Без году неделя...
— Неделя войны это...
— Не нужно о войне, Митя, — торопливо перебила она. — Мне надоела война, ужасно надоела. Вы себе представить не можете, как хорошо было здесь до войны.
— До войны всюду было хорошо, — грустно вставил он.
— Да, да, всюду было хорошо... Когда меня в прошлом году направили в Подлиповку, я, дурочка, приехала, зашла на фельдшерский пункт, села на кушетку и разревелась... Такой меня и застал Борис Николаевич и сразу начал кричать. Ох, как он кричал! «Забирайте свои манатки и сматывайтесь отсюда к чертовой бабушке! Мне такие плаксы не нужны!» Потом он открыл тумбочку, достал оттуда пачку салфеток и швырнул мне на колени. «Вытрите слезы, но учтите, моя юная коллега, что сей материал предназначен совершенно для другой цели!» Я так была ошарашена поведением доктора, что реветь перестала. После мы с Борисом Николаевичем подружились... А теперь мне стыдно смотреть ему в глаза: я ведь и в самом деле подумала, что он продался немцам... Меня только удивляет, почему доктор не эвакуировался? У него ведь есть больничные лошади, мог бы уехать...
— Вы тоже могли бы эвакуироваться.
— Могла бы, но меня райвоенком задержал. Я добровольно хотела пойти на фронт, и райвоенком согласился: пойдешь, говорит, жди, Ружилина, повестку... Я ждала, ждала и не дождалась...
Дмитрий чуть было не брякнул: и хорошо, что не уехала, иначе мы не встретились бы... но вовремя спохватился.
До Березовки оставалось не более двух километров. Уже отчетливо были видны сады и хаты. Из Березовки навстречу ехала бричка, запряженная парой лошадей. Дмитрий и Полина как-то сразу не обратили на нее внимания, но, увидев двух немецких солдат, опять всполошились и тревожно переглянулись, как бы спрашивая друг у друга: проскочим или не проскочим?
Солдаты балагурили о чем-то и хохотали. Дмитрий подумал, что они проедут мимо, и они действительно проехали, не проявив никакого интереса к прохожим, даже не взглянув на них. Но вдруг за спиной раздался резкий, как выстрел, окрик: — Хальт!
Один из солдат подбежал к ним и, тыча в грудь автоматом и кивая на бричку, приказал:
— Ходить мит унс! Шнель!
Было ясно — солдат приказывает им идти к бричке. Зачем? Неужели гитлеровцы каким-то чудом разгадали, кого встретили на проселке?
Солдат вскочил на бричку, погрозил автоматом и позвал жестом идти следом.
Бричка тронулась. Время от времени солдат поворачивался назад, угрожающе взвешивал на руках автомат, как бы предупреждая, что с этой штучкой шутки плохи, попробуй не подчинись.
Опустив голову, Дмитрий плелся вслед за бричкой. Он стыдился взглянуть на Полину. Ему было горько от того, что он сейчас бессилен и должен подчиняться хохочущим солдатам, которые, должно быть, потешаются над ними и неизвестно, куда ведут...