— Верно, верно, жить надо... А торговать чем будешь?
— Для торговли найдется всякий шурум-бурум...
— Ну, ну, торгуй на здоровье. Только, Егорыч, попросить я тебя хотел. Ты там со склада кое-что припрятал. Правильно сделал. Побереги народное добро... Если кому что понадобится, без моего разрешения не выдавай, в случае чего, я черкну тебе записочку. И учет веди.
Эти слова ошеломили Тихона Бычка. Он думал, что никто не догадывается, никому неведомо о спрятанном. Оказывается, Романов знает! Но все-таки он угрюмо проговорил, не глядя на председателя:
— А ежели, к примеру, я знать ничего не знаю, прятать ничего не прятал. Тогда как?
— Обыск придется делать, — тихо ответил Романов.
— Обыск? — Тихон Бычок рассмеялся. Смех у него был боязливый, вымученный. — Кто же обыскивать будет, ежели ты, опять же, к примеру, носа не покажешь в Криничное. Я так думаю, что кончилась твоя власть и не указ ты мне! — выпалил он.
— Мы с тобой люди взрослые, — не повышая голоса, отвечал ему Романов, — и давай говорить по-взрослому. Ты прав: моя власть, может быть, и кончилась. Плохим я был руководителем, руку тебе подавал и не догадывался, чем ты дышишь. Ошибся. За ошибки наказывают. Но запомни, Тихон Бычок, власть была не у меня, власть была и остается у народа. Эта власть крепка и никогда не кончится. Не ошибись, гражданин Бычок. Немцы побудут, побудут и пятки покажут, а тебе здесь оставаться, на своей земле. Не споткнись, шагая по этой земле. Стой! Спасибо, что подвез. — Романов легко спрыгнул с телеги и сказал на прощание: — Мое дело предупредить, а дальше сам думай. Не обессудь и не обижайся, если мы, часом, будем слишком суровы к тебе. Время такое, что мягкостью много не сделаешь. Бывай здоров, Бычок!
Лошадь задремала стоя. Нижняя губа у нее отвисла, глаза были закрыты. Время от времени она помахивала головой, точно отгоняла какие-то свои надоедливые и грустные мысли.
Грустные мысли роились и в голове Тихона Бычка. Не тревожа дремавшую лошадь и как бы забыв о том, что нужно ехать к леснику, он думал о Романове, который неожиданно встретился ему и так же неожиданно скрылся в лесу. «Один ходит и не боится...»
Романов был не один. Неподалеку от дороги, в условленном месте, его поджидали люди.
— Терентий Прокофьевич, кто это вас подвозил? — спросил невысокий чубатый парень в коричневом лыжном костюме.
— Разве не узнал? Тихон Бычок.
— Разъезжает выродок, рыщет глазищами, где и что плохо лежит! — с яростью заметил парень.
— Ты, Сеня, зря торопишься, — упрекнул его Романов. — По-моему, вывод еще рано делать.
— Вывод один: к стенке бы таких!
— К стенке, Сеня, это ведь проще всего, для этого ума много не нужно, — задумчиво отвечал Романов. — А ты сделай так, чтобы Тихон Бычок за тобой пошел.
— Такой пойдет, ждите...
— Значит, мы ничего не стоим как руководители... У Бычка, если хочешь знать, золотые руки, сапером был в армии, изобретатель...
Парень расхохотался...
— Изобретатель... Уморили, Терентий Прокофьевич! Хромает он из-за чего? Из-за своего изобретения. Браконьер! Хотел всю рыбу переглушить в Угрянке...
— Да, был грешок, изобретал всякие взрывные штукенции, в милицию таскали его за это... А теперь он пригодился бы нам, ох, как пригодился бы, — мечтательно проговорил Романов. — Ну да ладно, об этом после. Докладывайте, как у вас, Ефим Силыч, — обратился он к пожилому, болезненного вида мужчине, Карташеву.
Тот подтянулся.
— Задание ваше выполнил, товарищ командир. Устроил одного в полицию... Откровенно говоря, боюсь я за него, ненависти много, как бы вгорячах не натворил чего... Я уж его инструктировал и так и этак. Обещал держаться.
— Спасибо, Ефим Силыч. Вы все-таки присматривайте за парнем.
— Присмотрю, Терентий Прокофьевич.
— Что у нашего комсомольского вожака?
— Был у Бориса Николаевича, — докладывал Сеня Филин, секретарь райкома комсомола. — Медикаменты упрятаны надежно. Доктор сообщил мне о раненых красноармейцах. Кормит их дед Минай, перевязки делает подлиповская фельдшерица Полина Ружилина. Одного бойца Борису Николаевичу пришлось положить к себе в больницу. Боец укрыт надежно. И еще событие. На лугу под Березовкой кто-то вилами заколол двух солдат.
— Вилами? Оружие, конечно, древнее... Выяснил, кто?
— Нет, Терентий Прокофьевич, наши люди не знают.
— Чисто сработано, если даже тебе не удалось узнать имена мстителей. Видишь — действует народ без нашего с тобой руководства, это хорошо, что действует, — радовался Романов.
Тем временем Тихон Бычок погонял и погонял притомившуюся лошадь. Ему все чудилось, что Романов опять вынырнет откуда-нибудь а сядет к нему на телегу. «Ишь ты, не уехал из района... А ведь плевое дело было ему уехать: машина под руками, садись и катись... Не сел председатель, партизанить, как видно, остался», — раздумывал Тихон Бычок. О партизанах он слышал еще тогда, когда немцы были далеко от Криничного. Проговорился однажды складской сторож — возят, мол, куда-то продукцию по ночам в лес, для партизан... Партизаны. Тихон Бычок усмехнулся. Да что они сделают против танков, против самолетов и пушек? С чем пойдут на такую силищу? Это тебе не гражданская война, в гражданскую можно было идти даже с дробовиками, а ноне техника нужна...