Кузьма гордовато вскинул голову. На его лице поигрывала довольная, снисходительная улыбочка.
— Далеко пойдешь, Кузьма Илларионович, — восхищенно продолжал Тихон Бычок. — Повернулась к тебе эта самая судьба своим личиком... Глядишь, и начальником станешь!
— Я думаю, ты тоже на свою судьбу не в обиде.
— Ды как же можно обижаться, Кузьма Илларионович! — театрально воскликнул торговец. — Жизнь-то пошла — лучше и не надо! А это, соседушка, что за барышня с тобой? Кем тебе доводится?
— Невеста, — вместо Бублика ответила Полина.
— Ах, ах, ды пора моему соседу семейством обзаводиться... По такому важному случаю винцо у меня есть. Крымское...
— Позвольте, господин Бычок, нам самим выбрать покупки, — оборвала его Полина.
— Ды сделайте одолжение...
— Дайте вон тот шарфик и духи.
— Сей момент, сей момент.
— Ходим, ходим по магазинам и нигде не видим ничего съестного. У меня дома хоть шаром покати, нет никаких запасов, — пожаловалась Бублику Полина.
— Сосед найдет, он запасливый. Послушай, Егорыч, — обратился Бублик к Бычку, — найди-ка ты чего-нибудь на зубок.
— Кузьма Илларионович, сам знаешь, как строго с этим...
— Ну, ну, брось...
— Да ведь чего бросать-то.
— По-соседски.
Тихон Бычок улыбнулся.
— Ну, разве только по-соседски...
— Что у тебя есть?
— Ды ежели по-соседски, то и маслице можно найти, и сальце. — Он достал откуда-то брусок желтоватого сливочного масла и положил на прилавок.
— Вот и нашлось, — обрадовался Кузьма Бублик. — Заверни, сосед!
— А куда класть-то?
— Дайте вон тот чемодан, — попросила Полина. — Нет, нет, вон тот, побольше.
— Пожалуйста, пожалуйста, — с готовностью отвечал Бычок. — Все уложу, все упакую... Маслица пять килограммов, сальца три килограмма.
— Что ты записываешь, Егорыч, свои люди — сочтемся по-соседски, — оборвал хозяина Кузьма Бублик.
— Ну, ежели по-соседски... По-соседски можно... По-соседски еще баночку рыбных консервов, баночку мясных... Люблю хороших людей. С хорошим человеком и по рюмочке даже не грех. — Тихон Бычок достал бутылку, маленькие граненые стаканчики, наполнил их. — За твою красавицу-невесту, Кузьма Илларионович.
Полина от выпивки отказалась, а мужчины чокнулись, выпили. Кузьма Бублик взял с прилавка тяжелый чемодан.
— Молодец, Егорыч, не поскупился, — похвалил Бублик. Он вынес из магазина чемодан, уложил его в санки.
— Вот спасибо, Кузьма, теперь надолго хватит мне продуктов, — радостно благодарила Полина и вдруг забеспокоилась: — Ой, на прием опаздываю! Меня больные ждут...
— Не опоздаешь, у нас транспорт. Ну-ка, отвези Полину Антоновну в Подлиповку, — приказал Бублик полицаю.
Полицай испуганно проворчал:
— Ближний ли свет в Подлиповку... Как же я через мост перееду, там патрули, а у меня пропуска нет, — приврал он. Было заметно, что ему боязно ехать в Подлиповку.
— До моста я сам с тобой доеду. Пошел!
Проводив покупателей, Тихон Егорович запер дверь на крючок, опустился на ящик и стал вытирать рукавом пот с лица.
Из-за перегородки вышел директор школы Карташев.
— Ты что, Егорыч? — забеспокоился он.
— Что, что... На пороховой бочке сижу, вот что!
Карташев тихо засмеялся.
— Тебе, ухарь-купец, не привыкать иметь дело со взрывчаткой. Все упаковал?
— Все... Видели, небось, как руки у меня дрожали? Сам был ни жив ни мертв.
— Не то я видел, Тихон, — ласково сказал Карташев. — Молодчина ты, на пятерку с плюсом работаешь. Я, грешник, думал, что ты не минами, а и в самом деле маслом и салом нагрузил чемодан... На высоком уровне получилось у тебя.
— А чего мне это стоило?
— Ты, Тихон, по-другому спроси: чего это будет стоить врагам нашим?
— Эх, Ефим Силыч, втянули вы меня...
— Опять же не так говоришь. Не я втянул. Родина. Понимаешь, Тихон, она втянула, ради нее все мы и живем и добрые дела делаем.
— Я-то понимаю, да жена на меня каждодневно лается. Обдираешь, говорит, своих же людей... Магазин спалить грозится. На немца, говорит, работаешь, супротив своих идешь. А я сказать ей не могу, на кого работаю. От жены своей и прячусь...
— Ничего, ничего, Тихон, придет время — все всё узнают. Ты спокойно работай, за твоими плечами сила. Помни: ты не один, много товарищей у тебя.
А тем временем Полина ехала на санках и пела. И над белыми чистыми снегами реяла ее звонкая песня.