Илья Фёдорович по-прежнему спал. Тоня вкратце обрисовала ситуацию и, слушая её, Коржин приготовил себе сменное бельё, бритвенный прибор, а когда она закончила, отправился в душевую в полном молчании, размышляя о только что услышанном.
Так прошёл вечер, и наступила ночь – вторая ночь отсутствия пропавшего Василька. Тоня осталась в комнате больного, а Коржин отправился спать в свою спальню.
Что последует утром, никто из них в этот момент не имел абсолютно никаких представлений…
№ 29.
…Почти минута прошла с того момента, когда Василёк крикнул «Эй!» и приготовился к худшему. Оружия не было, а это мог быть и медведь, и росомаха. Когда же из зарослей чахлой берёзы вышел Андрей, Василёк едва удержался на ногах от нахлынувшей внезапно слабости.
– Андрюха! – воскликнул он и бросился к другу.
Бросился, но тотчас остановился, смутно осознавая какую-то едва заметную перемену, произошедшую с его приятелем. Позже он вспомнит этот краткий миг. Что-то неуловимое, непонятное произошло с Андреем, и Василёк это почувствовал.
…Взгляд Андрея был пуст.
Он блуждал где-то далеко, поверх головы Василька, будто был устремлён в небеса, отыскивая в облаках то, что Васильку было отнюдь не ведомо. Это был взгляд, не то обречённого, потерявшегося во времени, не то больного психическим расстройством, вышедшего на прогулку в стенах пансионата для умалишённых. Такой взгляд Витя видел в американских триллерах, где зомби ходили по пустым улицам и пожирали друг друга, едва узнавая своих соседей в лицо.
Одежда на Андрее обвисла мешком и была пропитана какой-то болотной тиной. За спиной висел рюкзак; давно не бритое лицо говорило о том, что последние дни он был лишён возможности какой-либо гигиены. Вся куртка Андрея была заляпана красными пятнами, похожими на разбрызганную акварель, будто некий маляр макнул кисточку в красный раствор и целенаправленным взмахом оросил одежду, совершенно не заботясь о последствиях. Тёмные разводы засохли, но Васильку отчего-то стало не по себе. Ещё и это молчание…
– Андрей, –повторил он уже не так уверенно. – Ты как тут оказался? Вы же с Раевским сейчас должны быть в карьере – мы с Тоней как раз собирались к вам… – он замолк, не зная, что говорить дальше. Его старший друг продолжал стоять, и молча смотреть пустым взглядом куда-то поверх головы друга.
– Ты чего молчишь? Где Сергей Борисович? – Василёк хотел сделать пару шагов, обнять приятеля, но его что-то сдерживало, будто, не пуская вперёд из чувства самосохранения. – Что за пятна у тебя на куртке? Это кровь? – при последнем вопросе голос у Василька слегка задрожал, выказывая нахлынувший страх.
Только тут Андрей, казалось, пришёл в себя и посмотрел сверху вниз на свою куртку. Затем перевёл взгляд на озабоченного друга и как-то странно, возможно, даже с ликованием, ответил, точнее, процедил сквозь зубы:
– Мозги.
– Ч-что? – не понял Василёк, начиная заикаться, как бывало всегда, когда он был в крайней степени возбуждения. Сейчас даже было не возбуждение: сейчас был страх. – Ка… какие моз-ги? Чьи? – пролепетал он едва слышным голосом.
– Профессора.
– Ко-го-о???
– Нашего начальника станции. Раевского.
– Как это? – Витя едва не сполз спиной по дереву, ухватившись за ветку. – Ты… ты убил его?
– Ну да, –как ни в чём не бывало, ответил тот. – Он убил Лизу, а я убил его. Что тут непонятного?
Василёк охнул, и где-то в кроне дерева в тон ему ухнул полярный филин, словно повторяя эхом его звуки.
Андрей расхохотался диким смехом, сделал несколько шагов и хлопнул Василька по плечу. От него несло гарью и каким-то непонятным сладковатым запахом горелого мяса.
– Давай присядем, разожжём костёр и побеседуем, - подтолкнул он изумлённого друга. – За последние два дня, где я только не побывал. Устал безмерно, и спать хочу.
Говоря это, он принялся распаковывать набухший от провизии рюкзак, а Витя рефлекторно собирал сухие ветки и слушал его монолог, ещё не вполне осознавая случившегося. Уже сидя у разгоревшегося костра и смотря на раскрытые банки тушёнки, Василёк, как бы издалека, слушал рассказ своего лучшего когда-то друга. Вот только друг ли он теперь? Казалось, сейчас перед Витей сидит совсем иной человек, отрешённый от всего земного, словно побывавший где-то там, куда простым смертным пропуск заказан. Ему пришла в голову мысль, что он беседует сейчас с безумцем.