— Ты действительно сейчас спрашиваешь меня об этом?
— О, а тебе бы хотелось бояться и паниковать?
Он кивает.
— Хорошо, хорошо, — через секунду Дениэл смотрит на меня, — крепкий орешек.
Я должна была знать.
— Ты мог бы назвать что-то менее банальное?
— Может, это банально, потому что чертовски круто! Парень изобрел: «Ура-ки-яй, ублюдок!». Мы кричали это в армии. Не так много фильмов используют в армии. Обычно наоборот.
Он сужает глаза и приподнимет голову, прислушиваясь, а затем снова поднимает пистолет и стреляет.
Ответного огня нет.
— Тихо. Это хорошо? — спрашиваю я.
— Значит, они двигаются. Не переживай.
«О, конечно. Не переживай», — говорит он. «Я никогда не оставлю тебя одну, Рэйган», — говорит он. Когда же Дениэл поймет, что он полон дерьма?
— Хорошо.
— Крепкий орешек, — говорит он, снимая с ноги ботинок, пока я смотрю на него. — Победил же целый взвод плохих парней на босу ногу. А даже в армии заставляли носить сапоги.
Он озорно шевелит бровями, как мальчишка, и бросает свою обувь вверх над холодильником в сторону входа в старый бакалейный магазин.
Это снова вызывает стрельбу, пули летят мощно и тяжело. Нагнувшись, я съёживаюсь у Дениэла и цепляюсь пальцами за его ремень для чувства безопасности. Будто, если я держусь за него, то так безопаснее.
— Немного левее, дорогая. Хотя твои навыки ужасны в том, что касается прелюдии.
Да брось. Как будто я взорвусь.
— Мои навыки сейчас единственное, что спасает твое лицо от кулака. С какой целью ты выкинул ботинок?
— Чтобы узнать, что все стрелки в задней части здания. Не думаю, что они пытаются обманывать, — хрюкает он. — Значит, они поднимаются. Так что у тебя?
Я отпускаю его ремень и нащупываю свой пистолет.
— Что у меня?
— Какой у тебя любимый фильм?
О, мы все еще об этом? Я забыла.
Я рассеянно поднимаю пистолет и рассматриваю комнату. Мне хочется помочь, если плохие парни будут стрелять в нас.
— Нечто, версия Джона Карпентера 1982 года.
— Это чертовки странный выбор.
— Он потрясающий. Или ты предпочел бы, чтобы я назвала «Дневники Принцессы», потому что я девчонка?
Я хочу прострелить его глазами.
— Ты мыслишь так стереотипно, ты знал? Твой любимый цвет — хаки, у тебя точно есть дюжина снайперских беретов, соответствующих всем черным водолазкам в твоем шкафу.
Мужчина фыркает, глядя на мой дрожащий пистолет. Я прицеливаюсь к стенам, ожидая тени от солнечных лучей.
— Пытаешься вспомнить свои уроки стрельбы?
— Сейчас ведь подходящее время, разве нет?
— Господи Иисусе. Только не стреляй в мои проклятые яйца, хорошо? Они пригодятся мне для девушек.
Десяток раздраженных ответов пытаются пробиться из моих губ, но я их не открываю. Вместо этого я поднимаю пистолет, прицеливаюсь и нажимаю на курок. Но ничего не происходит.
— Предохранитель, — напоминает он, глядя на холодильник.
Точно. Я шарю по пистолету, но мои пальцы странно дрожат. Сняв предохранитель, я снова поднимаю пистолет. На этот раз он стреляет, когда я нажимаю на курок, и вся моя рука вибрирует от отдачи.
Ответного выстрела не следует.
Дениэл склоняет голову и ждет. Он снимает второй ботинок, указывая на дальний конец комнаты.
— Стреляй в том направлении. А я сейчас брошу ботинок, и посмотрим, получим ли мы ответ с обеих сторон.
Я смотрю в дальний конец комнаты. Там большое окно, и из него видны трущобы. Что, если я попаду в прохожего?
— Разве я не могу выстрелить в потолок?
— Да, он же выглядит таким крепким, — саркастически говорит Дениэл. — Идеальный конец перестрелки — это потолок, рушащийся на нас.
— Ладно, ладно, — бормочу я.
Когда он машет рукой, чтобы поторопить меня, я стреляю в дальнюю стену. Дениэл прислушивается, а через мгновение бросает другой ботинок в дверь.
Ничего кроме тишины не происходит. Так тихо, что я почти слышу, как мертвая девушка на полу истекает кровью.
— Похоже, они ушли, — говорит он, но не двигается, поэтому и я тоже.
Мы слушаем жуткую тишину и ничего не слышим. Дениэл смотрит на меня и кивает в сторону открытого склада.
— Либо так, либо они пытаются нас обмануть. Оставайся здесь, а я проверю.
— Нет!
— Это не обсуждается!
— Я иду с тобой!
— Нет, не идешь, — говорит Дениэл, глядя на меня. — Это опасно. Ты останешься здесь, а я порву этого гребанного мудака, поняла?