Гетман, с трудом поднявшись на ноги, вытащил кинжал. Ксантен слегка повернул голову:
— Поосторожнее! Или я привяжу вас к фургону, и вам придется бежать позади, глотая пыль.
Гетман заколебался, издал сквозь зубы звук плевка — опустился на свое место. Он посмотрел на лезвие, подумал и с лязгом засунул кинжал в ножны.
— Куда вы меня везете?
— Дальше — никуда. — Ксантен остановил фургон. — Я всего лишь желал покинуть ваш лагерь с достоинством, не пригибаясь и не уклоняясь от тучи стрел. Вы можете сойти. Как я понимаю, вы по-прежнему отказываетесь привести своих людей на службу в замок Хэйджорн?
Гетман снова издал звук плевка:
— Когда Мехи уничтожат замки, мы уничтожим Мехов. Тогда Земля навсегда будет очищена от звездной нечести...
— Вы — банда неподатливых дикарей. Отлично, слезайте и возвращайтесь в свой стан. И хорошенько поразмыслите, прежде чем снова высказывать неуважение к клановому вождю замка Хейджорн.
— Ха, — буркнул Гетман.
Спрыгнув с фургона, он быстро пошел обратно по колее в лагерь.
Он не оглянулся...
6
Около полудня Ксантен подъехал к Дальней долине, на краю Хейджорнских земель. Неподалеку находилось место, где располагалась деревня Искупленцев — недовольных и неврастеников, но тем не менее благородных людей замка — группы курьезной по любым стандартам. Некоторые из них обладали незавидным рангом, другие, однако, были учеными с признанной эрудицией. Но другие были лицами без достоинств и без репутации, увлекающиеся самыми экстравагантными и крайними течениями в философии. Все они занимались трудом, который не отличался от того, который возлагали на Крестьян, и все они, казалось, находили извращенное удовольствие в том, что, по стандартам замка, было грязью, нищетой и деградацией.
Как и можно было ожидать, их племя ни в коем случае не было однородным. Некоторых лучше всего было бы назвать «конформистами», другие же — их было меньшинство — отстаивали динамическую программу.
Между замком и деревней было мало сношений. При случае Искупленцы меняли фрукты или полированное дерево на инструменты, гвозди и медикаменты. Иногда благородные люди могли решить собраться посмотреть на танцы Искупленцев. Ксантен посещал деревню во многих подобных случаях, и его привлекали безыскусное очарование и неформальность этого народа в своих увеселениях. Теперь, проезжая неподалеку от деревни, Ксантен свернул в сторону и проследовал по дороге, петлявшей между высоких колючих изгородей и выходящей на обширные луга, где паслись козы и коровы.
Ксантен остановил фургон в тени, присмотрев за тем, чтобы сиропный мешочек был полон.
Потом он оглянулся на своего пленника:
— Как насчет вас? Если вы нуждаетесь в сиропе, то налейте его сами. Но нет, у вас же нет мешочка. Чем же вы тогда кормитесь? Грязью? Невкусная пища. Боюсь, что здесь она недостаточно вонючая на ваш вкус. Глотайте сироп или жуйте травку, как вам угодно, только не забредайте слишком далеко от фургона, потому что я внимательно буду следить за вами.
Мех, сидящий согнувшись в углу, не подал никакого сигнала, что он понял. И не пошевелился, чтобы воспользоваться предложением Ксантена.
Ксантен подошел к желобу с водой. Подставив ладони под струю, льющуюся из свинцовой трубы, он сполоснул руки, а затем выпил глоток воды с ладоней. Повернувшись, он обнаружил, что подошла дюжина людей. Одного он хорошо знал — человека, который мог стать Родилмингом или даже Ором, не заразись он искупленчеством.
Ксантен вежливо отдал честь:
— О. Г. Филидор. Это я, Ксантен.
— Конечно, Ксантен. Но здесь я больше не О. Г. Филидор, а просто Филидор.
— Примите мои извинения, — поклонился Ксантен. — Я лишь пренебрег всей строгостью вашей неформальности .
— Избавьте меня от вашего остроумия, — ответил Филидор. — Зачем вы привезли обкорнованного Меха? Наверное, на усыновление?
Последнее замечание намекало на практику благородных людей привозить в деревню лишних детей.
— А теперь кто щеголяет своим остроумием? Но вы разве не слышали новостей?
— Новости сюда прибывают не скоро, лишь в последнюю очередь. Кочевники — и те лучше информированы.
— Приготовьтесь удивляться. Мехи подняли бунт против замков. Хальцион и Делора разрушены, и все люди перебиты. К этому времени, наверное, появились и новые жертвы.
Филидор покачал головой:
— Я не удивлен.
— Ну тогда разве ты не озадачен? Не озабочен?
Филидор подумал.
— В какой-то степени. Наши собственные планы, никогда не бывшие особо осуществимыми, стали еще более искусственными, чем когда-либо раньше.
— Мне кажется, — заявил Ксантен, — что вы стоите перед лицом тяжелой и непосредственной опасности. Наверняка Мехи намерены стереть с лица Земли все человечество. Вам этого тоже не избежать.
Филидор пожал плечами:
— Предположительно, такая опасность существуетет... мы соберем совет и решим, что делать.
— Я могу выдвинуть предложение, которое вы, возможно, сочтете привлекательным, — сказал Ксантен. — Наша первая забота — это подавить бунт. У вас есть по крайней мере дюжина Искупленческих общин с населением в две или три тысячи, может, больше, человек. Я предлагаю, чтобы мы рекрутировали и обучили корпус высокодисциплинированных солдат, снабжаемых из арсенала замка Хэйджорн, возглавляемых самыми опытными Хэйджорнскими военными теоретиками.
Филидор удивленно уставился на него:
— Вы хотите, чтобы мы, Искупленцы, стали вашими солдатами?
— А почему бы и нет? — изобразил наивность Ксантен. — Ваша жизнь поставлена на кон, и в не меньшей степени, чем наша.
— Каждый умирает только один раз.
Настала очередь удивиться Ксантену:
— Что? Неужели так может говорить бывший Джентльмен Хэйджорна? Разве такое лицо в минуты опасности обретает гордый и смелый человек?! Разве в этом урок истории? Конечно же, нет! Мне нет нужды рассказывать вам это — вы знаете все не хуже, чем я.
Филидор кивнул:
— Я знаю, что история человека — не его технические достижения, не его устройства, и не его победы. Она — составная: это мозаика из миллионов камешков, отчет о том, как каждый человек уживался со своей совестью. Вот истинная история человеческой расы.
Ксантен сделал грациозный жест, отметая сказанное.
— О. Г. Филидор, вы оскорбительно все упрощаете! Неужели вы считаете меня тупицей? Есть много видов истории. Они взаимодействуют. Вы подчеркиваете моральную сторону. Но конечная основа морали — это выживание; то, что помогает выживанию — хорошо, все, что вызывает смерть, — плохо. Вы сами в свое время говорили это!
— Хорошо сказано, — согласился Филидор. — Но позвольте мне рассказать вам одну притчу. Может ли нация, состоящая из миллионов существ, уничтожить существо, которое заразит всех смертельной болезнью? Вы скажите — да. Десять голодных зверей охотятся на вас, чтобы наесться. Убивать ли их, чтобы спасти свою жизнь? Вы снова скажете — да, хотя тут вы уничтожаете больше, чем спасаете. Еще пример: один человек живет в хижине в пустынной долине. Сто тысяч космических кораблей спускаются с неба и пытаются уничтожить его. Может ли он уничтожить эти корабли в порядке самозащиты, даже хотя он один, а их сто тысяч? Наверное, вы скажете, что — да. Что же тогда, если целый мир, целая раса существ борются против этого единственного человека? Может ли он убивать всех? А что, если нападающие — такие же люди, как и он сам? Что, если он — существо из первого примера, которое иначе заразит всех, весь мир болезнью? Вы видите — нет места, где можно применить простой критерий. Мы искали — и ничего не нашли. Следовательно, с риском погрешить против выживания, мы, по крайней мере я, ибо я могу говорить только за себя — выбрал мораль, которая дарит мне душевное спокойствие. Я никого не убиваю. Я ничего не уничтожаю.
— Вы! — презрительно бросил Ксантен. — Если в эту долину вступит взвод Мехов и начнет убивать ваших детей, то разве вы не станете их защищать?