— Естественно, я говорю об актере Генри Ирвинге. Это кумир папа, вот он и назвал сына его именем. Ну и, наконец, Соня. Соня — это папина любовница. — Томас откашлялся на манер старой девы. — Ситуация прямо-таки библейская. Помните Давида и Ависагу-сунамитянку? Все в доме Соню недолюбливают. Должен сказать, она очень плохая актриса. Я вам не наскучил?
Совсем не наскучил, но Трой ужасно не хотелось в этом признаваться.
— Ничуть, — побурчала она и спросила у Томаса, не хочет ли он чего-нибудь выпить.
— Спасибо, если найдется, с удовольствием, — кивнул он.
Трой пошла за выпивкой, рассчитывая по дороге разобраться в своем отношении к посетителю. Кэти Босток она обнаружила в столовой.
— Ради Бога, Кэти, — сказала Трой, — пошли со мной. Ко мне там настоящий монстр заявился.
— И он останется на ужин?
— Я не предлагала, но, наверное, да. Так что придется все же открыть банку консервов из запасов Рори.
— Может, вернешься к этому типу?
— И ты со мной, ну пожалуйста. Я боюсь его. Он рассказывает мне о своей семье, представляет всех в весьма отталкивающем виде, но при этом рассчитывает, что мне все-таки захочется с ними познакомиться. Но что меня более всего беспокоит, в этом семействе есть какая-то дьявольская притягательность. Важная персона Полин, стяжательница Соня; страшная малышка Пэнти, Милли, которая постоянно смеется без всякого повода. И папа, этот великан, собирающийся подарить себе собственный портрет, потому что нация так и не удосужилась наскрести…
— Только не говори мне, что ты согласилась!
— Ну уж нет. О Господи, нет, конечно! Что я, психованная? Но… не спускай с меня глаз, Кэти, — закончила Трой.
3
Томас принял приглашение поужинать, выразив полное восхищение консервированными новозеландскими лангустами.
— У нас есть друзья в Новой Зеландии, да и в Америке тоже, — сказал он, — но, к сожалению, рыбные консервы вызывают у папа приступы гастроэнтерита. А появись они на столе, и папа не сможет противостоять соблазну, так что Милли наложила на них запрет. Следующий раз, как поеду в Анкретон, она выдаст мне несколько банок для личного пользования.
— Так вы живете не в Анкретоне? — спросила Трой.
— Конечно, нет, ведь работаю-то я в Лондоне. Так, время от времени наезжаю на выходные, чтобы дать семье возможность поделиться своими секретами. Папа любит собирать нас. На его день рождения целое мероприятие готовится. Приедут Пол, это сын Полин, у него нога повреждена, потом еще Седрик, сын Миллимент, он модельер. Вряд ли Седрик вам понравится. Еще моя сестра Дездемона, сейчас она без работы, но рассчитывает получить роль в новом спектакле в «Кресенте». Так, кто еще? Надеюсь, будет другая моя золовка, Дженетта, со своей дочерью Фенеллой. Ее муж, самый старший из моих братьев, Клод, — полковник оккупационных сил, он еще не вернулся в Англию.
— Да, целая компания, — заметила Кэти. — Вот уж повеселитесь.
— Без стычек, конечно, не обойтись, — откликнулся Томас. — Когда двое или трое Анкредов оказываются в одном помещении, будьте уверены, подколоть друг друга они возможности не упустят. Вот тут-то как раз я и пригожусь, потому что у меня шкура дубленая, со мной они друг другу перемывают косточки. И Соне, это уж самой собой. О Соне все мы толкуем. Вообще-то мы надеялись торжественно презентовать портрет папа по этому поводу, — добавил он, задумчиво глядя на Трой. — По правде говоря, ради этого все и затевается.
Трой пробормотала что-то невнятное.
— На прошлой неделе папа просто-таки восторгался, разглядывая костюм Макбета, — продолжал Томас. — Помните его? Мотили делал. Красного цвета, в духе Паоло Веронезе, темный, но прозрачно-темный, с дымчатым капюшоном. У нас в Анкретоне есть, видите ли, маленький театр. Я привез с собой оригинальный задник для одной из сцен в интерьере и повесил его. Какое совпадение, не правда ли, — невинно продолжал Томас, — что именно вы оформляли тот спектакль? Конечно, вы помните его, не можете не помнить. Сцена очень простая. Силуэт разрушенного замка. Макбет одевается и встает перед стеной, упершись подбородком в рукоятку меча и словно к чему-то прислушиваясь. «Благие силы дня уснули»[5], помните?
Трой прекрасно помнила эту строку. Аллейн любил рассказывать, как однажды, в рассветные часы ветреного дня, ее продекламировал ему какой-то констебль из ночной смены. Голос Томаса, прочитавший эту строку с чисто актерским пониманием смысла, прозвучал эхом голоса ее мужа и сразу же отвлек Трой от всего остального.