Я кивнул. Некоторое время я раздумывал об этих двух «я», что поселились теперь внутри меня и борются за полный контроль над моим телом. Потом сказал:
— Вы говорили, что они допустили одну ошибку, что прими они еще одну дополнительную меру предосторожности, то добились бы успеха. Что вы имели в виду?
— Им следовало внушить вам, что вы, то есть ваше левое полушарие, должны сразу заснуть, едва произнесете условленную фразу, — сказал он. — Полагаю, это решило бы все. Им просто не пришло в голову, что две половинки вашей личности вступят в конфликт.
— А что за люди стоят за всем этим? — спросил я.
— Ваше правое полушарие предоставило нам вполне достаточно весьма точных описаний, пока вы спали.
— Описаний? А я считал, что мной управляло то полушарие, которое отвечает за речь.
— Да, в основном это так. Однако второе полушарие предоставило в наше распоряжение несколько превосходных зарисовок, которые я смог проверить еще и телепатически. Служба безопасности затем сличила их с фотографиями некоторых лиц, на которых давно имелись досье, и эти люди были задержаны.
Однако учтите, ваше второе полушарие не полностью лишено контроля над речью, — продолжал он. — Между ними в какой-то мере существует передача функций, что, кстати, вполне может иметь место прямо сейчас.
— Что вы хотите этим сказать?
— Второе ваше «я» уже некоторое время бодрствует. Смотрите, ваша левая рука, которой оно управляет, делает разные жесты. Явно хочет дотянуться до моей авторучки. Я просто уверен.
Он достал ручку и записную книжку из кармана и протянул все это мне. И я, затаив дыхание, пораженный, наблюдал, как левая рука взяла ручку и приготовилась писать. Медленно, аккуратно, она вывела: «Мне очень жаль».
…И пока она писала, я осознал, что он не поймет, никогда не сможет понять, что именно я имел в виду. А это было именно то, что я имел в виду, именно оно!
Я некоторое время смотрел на эти слова, потом перевел взгляд на стену. И только потом взглянул на Артура и врача.
— Я был бы очень вам признателен, если бы вы оставили нас на некоторое время, — произнес я наконец.
Они вышли. И пока они выходили из моей палаты, я понял, что отныне, куда бы я ни посмотрел, половина пространства передо мной должна быть пуста.
Не женщина ли здесь о демоне рыдает?[3]
Ночной ноябрьский город, весь окутанный туманом: редкие пятна уличных фонарей; ледяной, пронизывающий ветер, несущийся вдоль заплаканных окон; и тишина.
Очертания предметов неясные, расплывчатые. Силуэты смазаны. Материя будто исходит кровью, исторгает из себя жизненные соки прямо на улицу. Куда девались поворотные пункты времени? Может, это его стрела запуталась в силках тумана? Или просто заплутавшая птица ночи?
…Теперь он, этот человек, только что бежавший по улице трусцой, идет обычным шагом; его радостное возбуждение сменилось почти спокойствием. Среднего возраста, средних упитанности и роста, с длинными бакенбардами, темноволосый, он не смотрит ни вправо, ни влево. Он заблудился, но его походка почти бодра. Чувство огромной любви наполняет все его существо, любви всеобъемлющей, беспредметной, чистой, как жемчужный, туманом рассеянный свет фонаря на углу.
На углу, у фонаря, он поворачивает, чтобы перейти на другую сторону улицы.
Там стоит автомобиль, затем он трогается с места, проносится через перекресток; из глушителя слышно ровное урчание, свет фар рассекает мрак. Красные огни задних фонарей мелькают, покачиваясь, вдали, меркнут, исчезают; шины взвизгивают, когда автомобиль сворачивает за какой-то невидимый угол.
Мужчина прижался к стене здания. Он неотрывно смотрит в том направлении, куда умчался автомобиль. Еще долгое время после того, как автомобиль исчез, он продолжает смотреть ему вслед. Затем вытаскивает из внутреннего кармана портсигар, достает сигару, закуривает. Руки у него дрожат.
Мимолетный приступ паники…
Мужчина оглядывается по сторонам, вздыхает, затем поднимает небольшой завернутый в газету сверток, который нес прежде и уронил на тротуар, возле бордюрного камня.
Потом осторожно, очень осторожно переходит улицу. И вскоре всем его существом вновь овладевает любовь.
На улице ему снова попадается припаркованная у обочины машина, он на мгновение останавливается возле нее, замечает внутри обнимающуюся парочку и продолжает свой путь. Впереди виден неясный свет.
Он приближается к освещенному месту. Внутри маленького кафе и в нескольких витринах по соседству горят лампы. Ярко сияет афиша кинотеатра. Здесь есть люди, они идут по тротуарам, переходят через улицу. Из машин высаживаются пассажиры. Чувствуется слабый запах жареной рыбы. Кинотеатр, как он теперь может видеть, называется «Риджент-стрит».