Мэгги вопросительно посмотрела на него.
— Ну, видишь ли… Когда люди, которые захватили тебя в плен, не пытаются скрывать свои тайны, это может означать лишь одно — они не собираются отпускать тебя живым.
Затем пришел черед Мэгги рассказывать. Она обошлась без подробностей. Но даже того, что она сказала, ему хватило. Ури потом долго молчал, пытаясь прочитать по глазам, как Мэгги пережила перенесенный шок. А потом тихо спросил:
— Ну как ты?
Мэгги тут же хотела ответить, что с ней все в порядке, но слова застряли в горле и она вдруг… расплакалась. Ури нежно обнял ее и прижал к себе. Он больше ничего не спрашивал и терпеливо ждал.
Прошло несколько минут, прежде чем она сумела взять себя в руки и продолжить.
— Ты теперь понимаешь, что за всем этим стоят самые большие боссы?
— Конечно. Иначе и быть не могло. Не каждый способен отдавать приказы спецназовцам.
И тут Мэгги вдруг вновь посетило то же нехорошее предчувствие, которое она испытала, узнав о том, что Миллер ее отпускает. Она вынула из кармана записку Ури и на обратной стороне быстро написала:
Почему они вернули тебе свободу? Когда прозвучал тот звонок? Сколько было времени?
Ури забрал у нее ручку, бумагу и написал ответ. Мэгги сверилась с часами, висевшими у барной стойки. Если Ури не ошибается, то его отпустили сразу после того, как Миллер отпустил ее.
— Слушай, Ури, я умираю от голода… — проговорила она. — Здесь есть что-нибудь съедобное помимо виски? Или по крайней мере горячее?
Говоря это, она одновременно строчила в блокноте.
Они нас отпустили, но по-прежнему следят за нами. Ребята решили верить в нас до последнего. Они все еще надеются, что мы приведем их к табличке.
Ури пробежал глазами записку и сказал:
— Здесь отличный омлет с помидорами. И конечно, кофе. Тут его подают в таких больших-больших чашках, почти кувшинах. Рекомендую.
Они продолжали вести разговор ни о чем. Вновь возвращались к тому, что случилось с обоими в этот день, — было бы странно, если бы они помалкивали об этом. Но о своих дальнейших действиях они вслух не распространялись.
Улицы были пустынны. А когда Мэгги поинтересовалась, в чем дело, Ури лишь коротко бросил:
— Шаббат.
Иерусалим буквально вымирал каждую неделю с вечера пятницы до захода солнца в субботу. До вечера было еще далеко, но израильтяне уже настроились на праздничный лад. Одно это могло довести западного человека, привыкшего не отрывать задницы от сиденья автомобиля, до «иерусалимского синдрома». Впрочем, прямого запрета на вождение во время Шаббата не было. Кому надо, тот ехал. Но смотрели на это неодобрительно.
Ури кликнул такси, переговорил о чем-то с шофером, и тот, хмыкнув, врубил на полную мощность свою магнитолу.
— Итак, Владимир-младший… — проговорила Мэгги, когда они тронулись с места. — Что происходит и что нам делать дальше?
Ури рассказал ей об откровении, снизошедшем на него в самом разгаре пытки. Когда боль стала нестерпимой, его посетила удивительная догадка. Те люди всячески пытались вырвать из него нужные им сведения. Но он ими, увы, не располагал. Зато в тот момент, когда они уже готовы были его отпустить, он мог бы при желании рассказать им кое-что интересное.
— Помнишь, отец упомянул в своем видеопослании брата? Меня это тогда еще взбесило?
— Разумеется, помню.
— Так вот…
…Едва оказавшись на свободе, Ури завернул в первое же попавшееся ему по пути интернет-кафе и открыл почтовый ящик отца, с которого он вел тайную переписку с Ахмадом Нури. Он быстро отыскал письмо, которое пришло Шимону уже после его смерти и было, очевидно, отправлено либо сыном, либо дочерью Нури: «Кто вы? Почему вы писали моему отцу?» Когда они с Мэгги в первый раз наткнулись на это послание, они не придали ему значения и даже не ответили на него, полагая, что отпрыск Нури знает о гибели Гутмана-старшего еще меньше, чем они знали на тот момент, и ничем не сможет им помочь.
Но на сей раз Ури написал ответ и довольно быстро получил отклик на него. Он не стал раскрывать никаких деталей и лишь сообщил сыну Ахмада Нури, что располагает некоей информацией о гибели его отца. Араб и израильтянин договорились встретиться в гостинице «Американская колония», которая одним своим крылом лежала в восточной, то есть арабской, части города.
Именно туда Ури и Мэгги сейчас и отправились.
Услышав название отеля, Мэгги улыбнулась. Она останавливалась в нем, когда была в Иерусалиме в самый первый раз — около десяти лет назад. Это было легендарное место, дававшее приют журналистам, дипломатам, неофициальным «миротворцам», а также — разумеется — разведчикам и шпионам. Ей запомнились вечера в «Американской колонии» — шумные споры в кафе, располагавшемся во внутреннем дворе, за чашкой мятного чая и сигарой. То и дело сюда вваливались репортеры, с ног до головы покрытые пылью дорог Сектора Газа. Досыта наевшись нищеты и убожества, царивших там, они рвались в «Американскую колонию» — обратно к цивилизации.