— Вы утратили веру в себя, но это поправимо. Главное, что в вас верит Белый дом.
— Вот пусть Белый дом и займется решением проблем.
Бонхэм откинулся на спинку диванчика, пристально разглядывая — будто добычу — свою собеседницу. После довольно долгой паузы он небрежно бросил:
— Это все из-за того… э-э… случая, не так ли?
Мэгги вперила яростный взгляд в окно, сдерживая слезы.
— Послушайте, Мэгги. Я знаю, что тогда стряслось. Вы… как бы это сказать помягче, наломали дров. Но тот случай был единичным в вашем до того абсолютно безупречном послужном списке. А кто прошлое помянет, тому сами знаете… Вы вынесли себе приговор и уже отмотали срок. Во всяком случае, так полагают в Белом доме. Кому будет польза от того, что вы останетесь в этой добровольной ссылке навечно? А как же люди, чьи жизни вы могли бы спасти? Мэгги, я вам серьезно и со всей ответственностью заявляю: пора возвращаться на боевой пост.
— Вы хотите сказать, что я… прощена?
— Я сказал, что пора возвращаться. Но если вам так уж хочется это услышать — да, вы прощены.
Мэгги оглянулась на него:
— А если я сама себя не простила?
— Не переживайте. Грехи хороши тем, что искупаются. Считайте это вашим лучшим шансом.
— Не все так просто…
— Верно. Вы не вернете жизнь тем людям, которые тогда погибли. При всем желании. Они погибли из-за вас. И вы будете помнить об этом. Но есть люди, которых еще только ждет печальная участь. Они приговорены. Но вы способны отменить приговор. Разве это не достойный повод для того, чтобы вернуться к работе? Разве вы сможете в такой ситуации умыть руки и отвернуться?
Мэгги вдруг вспомнила, что обещала Эдварду больше не лезть в «горячие точки». Ей захотелось сказать это, но она промолчала.
— Вам выбирать, Мэгги. Если вас действительно ничто больше не волнует, кроме вашей новой жизни и отношений…
«Поганец… он ведь слышал, как мы ссорились с Эдвардом в кухне».
— …тогда, конечно, я ничего не могу поделать. Но если вы по-настоящему соскучились по работе, если не можете равнодушно наблюдать за тем, как два народа изничтожают друг друга, если хотите помешать им это делать — у вас есть такая возможность.
— Скажите… — Ей вдруг пришла в голову одна мысль. — А почему вы сразу заявились ко мне домой? Зачем изображали из себя моего клиента?
— Я разве изображал?
— Ну хорошо, допустим. Но все равно…
— Сначала я пытался звонить, но вы не отвечали на звонки, хотя, если мне не изменяет память, я оставил на вашем автоответчике три почти идентичных сообщения.
— Вы звонили?
— Да, вчера.
— Это довольно странно…
Мэгги готова была поклясться, что сегодня утром на автоответчике не было ни одного сообщения.
— Мне кажется, я понимаю. Возможно, кто-то проверил телефон до вас. И решил… не беспокоить вас по пустякам.
«Эдвард!»
Джуд вдруг поднялся и кивнул на журнальный столик, где оставил большой коричневый конверт:
— Билеты и материалы по делу. Рейс до Тель-Авива — через несколько часов. Вам выбирать, Мэгги. Счастливо.
ГЛАВА 4
Иерусалим, суббота, 23:10
Совещания среди ночи не были редкостью для этого кабинета. Бен-Гурион вершил здесь судьбы страны в пятидесятых, Голда Мейр — спустя два десятка лет. Особенно памятными были ночные посиделки после египетской агрессии в «Судный день» в 1973 году. Современники утверждали, что Голда вообще не любила спать. Эта небольшая комната, в которой доминировало кресло с высокой спинкой — трон премьера, — могла бы многое порассказать! Письменный стол, два угловых дивана для ближайших сподвижников главы государства — вся обстановка располагала к длительным разговорам при закрытых дверях. Ицхак Рабин предпочитал одиночество, но и он часто оставался в этом кабинете на ночь. На столе до сих пор красовалась его чернильница. Он чуть не каждый день лично писал письма родителям своих погибших солдат, изводя на это литры чернил и килограммы бумаги.
Вместе с Рабином из этого кабинета исчезли и пепельницы. Новый премьер не страдал от табачной зависимости, но у него была своя коронная прихоть — он грыз семечки. Обыкновенные семечки, без каковых не представляют себе жизни водители-дальнобойщики и рыночные торговцы.
Премьер кивнул руководителю службы безопасности «Шин-Бет», давая ему слово.
— Господин премьер-министр, убитым был хорошо всем известный Шимон Гутман. Писатель, ученый, активист праворадикального движения, наконец, просто семидесятилетний старик. Предварительная информация о том, что он был вооружен, не подтверждается. Никакого оружия с собой у него не было. Причина смерти — выстрел в голову. Хватило одной пули.