Сам он встал у входа в дом из некрашеных досок, сделал глубокий вдох до самого живота и собрал все физические и душевные силы, сфокусировав их на двери, прежде чем сконцентрировать энергию, киме. И нанес резкий удар, одновременно издав крик, тай. Его правая нога замерла в нескольких миллиметрах от двери, которая слетела с петель, хотя он до нее не дотронулся. Киме и его разрушительная вибрация пронеслись через холл и улетели в залив. Внутри, в конце коридора стояло какое-то грязное, обросшее существо, в окружающем сумраке ярко выделялись белки глаз.
Опустошенный Натан покачнулся и ухватился за перила сходней, соединяющих плашкоут с набережной. Неверным шагом он двинулся вперед, следя, чтобы дети оставались на месте. Томми, держа на руках спящую Джесси, стоял столбом на набережной.
– Алан Броуден?
– Чего надо?
Голос сухой, тусклый.
– Вы Алан Броуден?
– Был. Когда-то. А теперь убирайтесь!
Человек наклонился в темном коридоре, делящем эту тошнотворную клоаку на две части. Натан видел только его дырявый ботинок, из которого вылезал большой палец.
– Я привез ваших детей.
– Что?
– Джесси и Томми здесь.
– Только не впускайте их сюда! И вообще убирайтесь! Мы так не договаривались.
– А как вы договаривались?
– Где Боуман?
– Он мертв.
– Что?
– О чем вы договаривались с Боуманом?
– Он должен был отвезти детей к их матери. Черт! Когда он умер?
– Его убили в пятницу. Он занимался совсем другим делом. Я его заменяю.
– Вот дерьмо! Невезуха меня в гроб вгонит.
– Боумана, представьте себе, тоже.
– Томми и Джесси правда здесь?
– Да.
– Я могу в последний раз посмотреть на них, но так, чтобы они меня не видели?
– Объясните, что вы с Боуманом задумали.
– Позвольте мне всего одну минуту посмотреть на детей. А потом я расскажу вам все, о чем вы меня спросите.
– Можете на них посмотреть.
– Тогда уйдите с моей дороги.
Броуден явно не желал показываться. Натан отошел в сторону, к комнате, откуда тянуло сыростью, как из подвала. Оттуда в ноздри ему ударил резкий запах мочи, пота, болезни. Он старался не смотреть на свет, поскольку его расширившиеся зрачки приспособились видеть в темноте. Сгорбленная фигура с надвинутым на голову пристежным капюшоном куртки проскользнула мимо него, источая тяжелый смрад. Одутловатые кисти торчали из рукавов. Натан увидел часть лица, обезображенного свищами, гнойные выделения из которых блестели в свете уличных фонарей. Броуден остановился в пятне света, проникавшего с улицы в коридор у порога. Его астматическое дыхание участилось, став похожим на звук пилы, перепиливающей сухое бревно. Он молча смотрел на детей. А на набережной Томми так и не спустил с рук сестру; он ждал, не шелохнувшись, с пустыми глазами, как будто его отключили. Джесси спала, доверчиво положив голову ему на плечо. Прерывистое дыхание Броудена сменилось кашлем с мокротой. Отхаркиваясь, он перешел в комнату, где воздух был еще более смрадным. Натан последовал за ним, прикрывая нос и рот куклой Джесси, которая осталась у него.
– Сесть я вам не предлагаю: замараетесь. Тут все в гное.
Сам Алан сел в кресло, повернутое к окну, единственному в доме, сквозь которое просачивалось немного света. Между ломаными планками жалюзи виден был залив Золотые Ворота.
– Единственное удовольствие, оставшееся у меня, прежде чем я сдохну, – смотреть в окно на этот гниющий мир, который я трусливо покидаю. Советую вам не приближаться ко мне, если вы не намерены окончательно лишиться сна. Тем более что для вас главное слушать, а не смотреть.
Броуден начал трудный монолог, прерываемый приступами кашля и отхаркиванием. История его начиналась самым классическим образом. Он разорился, все потерял – фирму, работу, положение в обществе, семью, друзей, имущество, честь, здоровье. Он страшно сожалел, что нельзя обвинить в своих бедах кого-то конкретно. Некоего врага, к которому можно испытывать ненависть и благодаря этому выше держать голову. Но как негодовать на компьютеры, биржу, рыночные законы? Как проклинать женщину, которая сбежала от тебя? Как питать злобу к тому типу, который заменил тебя и воспитывает в комфорте твоих детей? А он без парашюта рухнул на самый низ социальной лестницы. Очень скоро ему пришлось собирать в барах пустые бутылки, стать завсегдатаем донорских пунктов, где из него выкачивали литры крови, стоять у столовок Армии спасения в очереди за благотворительным супом, рыться в мусорных баках, узнать, что такое нищета, ночевки под мостами, вши, блохи, фурункулы, зловоние. В Окленде в католической миссии он встретил одного парня, слышавшего, что какая-то лаборатория в Фэрбэнксе предлагает пять тысяч долларов добровольцам, которые согласятся лечь на неделю в больницу и пройти серию тестов.