И теперь Карла могла ответить дочери:
– Едем к бабушке с дедушкой, милая.
125
По авторадио крутили «Here with me». Леа покачивала головой в такт Дидо. Это был хороший признак. «I wonder how I still here…» – мурлыкала она, глядя в окно. Солнце уже высоко поднялось над горами Иблеи. Обезображенная «ауди» пробиралась по узким дорогам, вьющимся меж зарослей опунций. Они ехали всю ночь, изредка останавливаясь, когда Карла ощущала, что ее одолевает сон. Через тысячу километров высадились в маленькой калабрийской гостинице и проспали почти весь воскресный день. Вечером в пиццерии к Леа вернулся аппетит и желание пощелкать пультом телевизора. Способность девочки к восстановлению была потрясающей. В понедельник утром они погрузились на первый же паром, чтобы перебраться на Сицилию.
При виде пейзажа у Карлы защемило сердце. Он возвращал ее в детство, в возраст Леа. Башня Мессины с астрономическими часами, самыми большими в мире, Таормина, восхитительно раскинувшаяся над Ионическим морем, раскаленные добела склоны Этны, оживленность Катаньи. Потом «ауди» свернула с побережья и углубилась в места суровые и дикие. В горах Иблеи Карла почувствовала себя в безопасности. Веками этот край служил крестьянам убежищем от завоевателей. Станет он тем и для нее, защитив от вооруженных до зубов наемников Владимира Коченка?
Они въехали в Палаццо Акреиде около двух часов пополудни.
– Бабушка с дедушкой живут тут? – спросила заинтригованная Леа.
– Да.
Девочка, вечно забрасывавшая мать вопросами, давно знала причину ее разрыва с родителями, которых сама никогда не видела. Знала, что Этьен был ей приемным отцом, поскольку настоящий смылся еще до ее появления на свет. Знала также, что семья отвергла ее мать из-за внебрачной беременности, без церковного благословения и семейного согласия. Традиции, католицизм, Onorata societa[33] крестьян Акреиде в свое время обрекли ее на изгнание. Карла тем не менее никогда не делала из своих родителей пугало в глазах дочери на тот случай, если когда-нибудь ей удастся совершить путешествие в обратную сторону. И вот теперь, двенадцать лет спустя, она мысленно поздравила себя с тем, что избрала скорее безразличие, нежели ненависть. Через несколько минут она предстанет перед ними, вновь увидит чеканное лицо отца, робкую улыбку матери, насупленные взгляды братьев.
«Ауди» обогнула деревенскую площадь, пустынную в час сиесты. Старая сицилийка, сидящая на крыльце, подняла голову. Тони и Джанни, вот уже шестьдесят лет составлявшие неотъемлемую часть местного декора, глазели с террасы кафе, как странная колымага катит в сторону реки.
– Слышь, Джанни, а машина-то чудная какая-то.
– Немецкая.
– Совсем развалюха.
– Рассмотрел, кто за рулем?
– Нет. Стекла темные.
– К Леони поехала. Или к Браски.
– Больше-то все равно не к кому.
Сквозь грязное ветровое стекло, все в пятнах от насекомых и засохшей бандитской крови, Карла заметила, что дорога сужается. Оставляя в рытвинах клочья листового железа и какие-то механические детали, дребезжащий экипаж разбудил пастуха, лежащего под оливковым деревом. Взлохмаченный козопас воззрился на странную машину, появившуюся в облаке пыли, и проводил взглядом, пока та не скрылась в тупике, замкнутом угодьями семейства Браски. Несмотря на время года и ненастье, свирепствовавшее в Италии, здесь уже давно не было дождя, так что Карле пришлось включить стеклоотмыватель, чтобы хоть что-то разглядеть.
Вокруг все осталось по-прежнему. Косогоры, петляющий проселок, остроконечные кипарисы, ферма папаши Леони с желтыми ставнями на вершине холма, странная статуя посреди луга, высеченная из камня еще в третьем веке до Рождества Христова… Даже двадцать столетий прогресса не смогли изменить этот пейзаж. А потому спустя всего каких-нибудь двенадцать лет наивно было бы искать приметы процветания здешних хозяйств или надеяться на новую двухполосную дорогу, проложенную через поля. Да и вообще алчных подрядчиков и распространителей прогресса местные встретили бы зарядами крупной дроби. Гармония тут поддерживалась с помощью ружей семейств Леони и Браски.
Карла остановилась посреди двора. Никаких изменений: все та же прохудившаяся крыша над амбаром, облупившаяся штукатурка на фасаде дома. Даже старая дырявая бочка, в которой она когда-то пряталась вместе с двоюродным братишкой, не сдвинулась с места. Карла заметила трактор, на котором отец иногда катал ее в детстве. Откуда-то выскочил спаниель, залаял, подбежал к машине и обнюхал колеса. Рокко. Пес был старый, но возраст его словно не затронул. Карле вдруг показалось, что она уехала отсюда только вчера. Заглушив мотор, она вышла из машины. Рокко потянулся к ней носом, завилял хвостом, тявкнул. Леа попятилась, но Карла погладила пса и осмотрелась в поисках еще какого-нибудь признака жизни. Направилась к входу в дом. Чем ближе она подходила к крыльцу под ржавым козырьком, тем медленнее становились ее шаги. А сердце, наоборот, колотилось все быстрее. Плетущийся следом спаниель фыркал, а Леа начала донимать ее вопросами.
– Это здесь, ты уверена?
– Я родилась вон в той комнате, – сказала она, показывая на окно, обрамленное неоштукатуренными камнями.
– Думаешь, дедушка с бабушкой дома?
– Сейчас проверим.
– Во всяком случае, кто-то тут есть.
– Откуда ты знаешь?
Леа показала на «альфа-ромео», стоявшую под вишневым деревом за амбаром. «Ишь ты, что-то новенькое», – подумала Карла. Неужели отец сменил свой допотопный грузовичок на современную машину? Если только она не принадлежит одному из ее братьев. Неужели выиграли в лотерею, нарушив заповедь бедности, диктуемую Новым Заветом?
– Тут все такое старое, – поморщилась Леа.
Карлу охватили сомнения. Кого опасаться больше, отца или братьев?
– Мама?.. – позвала Леа, собираясь задать очередной вопрос.
Дверь была приоткрыта, чтобы впустить в дом солнце и послеполуденное тепло. С кухни доносились мужские голоса. Карла робко приблизилась. В первый раз за долгое время она, отключившись, перестала слышать дочь, даже не видела ее. Она была уже не мамой, а маленькой девочкой, боявшейся, что ее отругают за то, что поздно вернулась из школы.
Она вошла в кухню.
Ошеломление было так велико, что она покачнулась. Ей и в голову не могло прийти, что он окажется здесь, в этой знакомой с детства, пропахшей вином и супом кухне. Он изъяснялся по-английски, один из ее братьев переводил. Леа первой назвала его по имени:
– Натан!
Все взгляды обратились к новоприбывшим. Одетая в черное мать Карлы, Мария, побледнела, перекрестилась и бросилась к дочери, потом умилилась при виде внучки. Маттео, отец, тоже встал, пораженный неожиданным визитом. Показал рукой на пустой стул напротив Натана, приглашая вернувшуюся дочь занять место. Леа жалась к американцу, взявшему ее на колени за недостатком свободных мест. Единственными, кто не шелохнулся, были Марко и Лука. Несмотря на всеобщее удивление, Карла почувствовала, что ее тут, пожалуй, даже ждали. Казалось, Натан подготовил почву. Скорее, разминировал минное поле. Вот почему она не стала спрашивать, ни как он очутился в кругу ее семье, ни как нашел сюда дорогу. Ни что делает на этой кухне. Она лишь перехватила его взгляд, велевший положиться на него. Сейчас было предпочтительнее выслушивать вопросы, чем задавать их. Первый, принадлежавший отцу, удивлял, но вместе с тем успокаивал: