Прогулка выдалась познавательной. В обед я перекусил парой пирожков, которые купил за пять медных у лоточника на площади, и продолжил исследовать город.
Трейлу крайне не хватало мощеных улиц, во всяком случае, нижней его части. Грунтовые дороги были слишком пыльными летом, а осенью и весной, я уверен, превращались в непроходимую грязь и болото. Брусчатка была уложена в верхней части, внутри крепостных стен, но вход туда в седьмой день был платным — треть с человека, так что я остался вместе с плебсом в городе нижнем.
К вечеру ноги сами вынесли меня к знакомому святилищу, теперь я тут был постоянным гостем.
После первой молитвы Софу дела пошли в гору. Глаз сам цеплялся за нужные цифры, я моментально находил необходимые данные и выискивал ошибки там, где и помыслить было нельзя. Моя производительность при счете и анализе стала выше, чем когда-либо. Возможно, дело было в эмоциональной пустоте внутри, но я предпочитал думать, что все эти озарения были делом рук Софа. Надеялся, что богу-мудрецу понравились мои рассказы, и он ответил на молитвы душевно покалеченного человека.
Теперь каждый день я рассказывал Софу что-нибудь новое из науки моего мира. Я уже показал Мудрецу простейшие квадратные уравнения, уравнения с двумя неизвестными, изложил основные моменты теоремы Виета, правда, без доказательства, просто как аксиому. На очереди были основы геометрии, а потом, с каждым разом, будем повышать сложность материала.
Чтобы не прогадать с математикой, я добавлял по чуть-чуть физики, которую тоже помнил неплохо. Одной механики и изложенных в ней законов и принципов хватило бы на месяц молитв и получения «разгона» от любопытного божества.
Возможно, не покалечь меня Лу, я бы вывалил все, что знаю, за пару раз. Но сейчас, будучи полумертвым, расчетливым мешком с костями, который шуток не понимал и в цирке не смеялся, я строго дозировал информацию, выжимая максимум из своего багажа знаний. Поддержка Софа была нужна мне на протяжении всей моей работы в мытарской конторе, так что бог-мудрец сидел на жесткой информационной диете.
Молитву, относительно самой первой, я тоже не менял. Просил ума и старания при аудите баронских записей.
Вернулся домой, как обычно, затемно. Не настолько поздно, чтобы Ринта легла спать, но поскрестись во входную дверь пришлось. Съел свой холодный ужин, отправился на боковую. Завтра первый день недели — опять на работу.
В дальнейшем я пресекался с Лу все чаще и чаще, но наше общение ограничивалось лишь моим сухим и раболепным «госпожа» или «моя госпожа» с глубоким пятисекундным поклоном, ни мигом меньше, ни мигом больше. Илий вообще пропал из моей жизни и вспоминал я о существовании старика, только когда приходил домой и ложился спать — дед всегда тихо лежал на соседней кровати. Я был уверен, что он не спит, но говорить мне с ним было не о чем.
Все чаще и чаще я стал ощущать попытки Лу пробиться через созданную мной ментальную защиту. Я по мгновениям разложил в памяти наш бой за мою жизнь и теперь был всегда готов к ее появлению. Те остатки человека, которые где-то теплились внутри моего сознания, я обнес высокой стеной безразличия и воли, даже не обращаясь к этой стороне своей личности, если богиня была где-то рядом. Несколько раз она пыталась дезориентировать меня удавкой ошейника, но от этого моя концентрация на себе и своих ментальных стенах становилась только выше.
Я был готов к варианту того, что Лу попробует прорваться ко мне во время сна, так что после обнаружения первых попыток проникновения в мою голову всегда ложился спать, предварительно правильно настроившись. Даже если враг придет, пока я сплю, я буду готов, а мои барьеры выдержат первый удар.
Возможно, именно так душевнобольной Ницше и представлял себе сверхчеловека.
Мне были чужды человеческие эмоции и мораль, я их теперь просто не понимал. Мое тело было тренированным ежедневными нагрузками, которых хватало с избытком при работе по хозяйству, а разум чист и остёр, как лучшая бритва.
Методично, каждый шестой день недели, приносил жалование и молча клал мошну у кровати Илия, оставляя только мелочь медью на пирожки во время воскресных прогулок и за дрова для бани, за которые предпочитал расплачиваться с Ринтой лично.
На второй месяц работы Онг немного осмелел и позвал меня в шестой день сходить выпить пива с другими писарями и мытарями из управы. Я не отказался. Единственное, что все жалование не взял — выцепил из причитающегося мне кошеля пару серебряных и немного меди, а остальное оставил в кабинете Михиуса, чем вызвал его одобрительный взгляд. Управ оценил мой расчет и бережливость — необходимые для профессионального счетовода или мытаря качества.