Почти одновременно из комнаты для чистки оружия вышел Ведерников, поставил почищенный автомат в пирамиду.
- Порядок, младший сержант, - сказал он тоном доклада. - Приказание выполнил.
- Хорошо. Идите спать.
Новиков с приятным удивлением отметил не сразу угаданную перемену в Ведерникове. Аккуратно подтянутый, в подпоясанной ремнем гимнастерке и начищенных сапогах, он с незнакомой благожелательностью обратил к своему отделенному слегка тронутое оспой широкое лицо - будто ждал дальнейших распоряжений.
- Поспать бы неплохо, - согласился Ведерников. - Только черта лысого уснешь.
Новиков поймал на себе его мимолетно скользнувший сочувственный взгляд и без труда догадался, чем вызваны перемены - знает: дежурный успел раззвонить. И странно, не сочувствие тронуло душу, а именно желание скрыть его, поглубже упрятать. То и другое было не свойственно мрачноватому Ведерникову.
Черненко спрятал патроны в подсумок, не уходил, стоял, пританцовывая босыми ступнями по заслеженному полу дежурки, притворялся, будто ему холодно, и плутовское выражение не сходило с его смуглого тугощекого лица. "И этот знает, - подумал Новиков. - Знает и виду не подает. Как сговорились ребята".
До этой минуты не приходилось задумываться, как к нему относятся подчиненные - просто не возникало повода для таких мыслей. Его отношение к ним было разным, потому что сами они тоже были неодинаковыми. И вот в короткие секунды, казалось бы, не подходящие для анализа, он увидел рядом с собой друзей, он это уловил обостренным до крайности восприятием, уловил по напряженным лицам, по тому, что, выполнив его приказание, не оставили его одного.
Протяжно зазвонил телефон. Дежурный схватил трубку.
- Удираем, хлопцы, - подмигнул обоим Черненко. - Начальство едет. Заставит работать.
Маленькая хитрость, к какой он прибегнул, выдала его с головой дежурный еще и слова не произнес, пожалуй, еще не знал, кто звонит, а Черненко заговорил о начальстве.
"Значит, и у них из головы не выходит. Ждут майора Кузнецова, который мою судьбу должен решить".
От этой мысли Новикова обдало теплой волной.
- Пошли, ребята. Поспать все-таки надо. Сегодня банный день, - добавил, неизвестно к чему вдруг вспомнив о бане.
- И то работа, - охотно согласился Черненко. - Храпанем минуток по шестьдесят на каждого, с добавочкой по сто двадцать. Так, Серега?
- Мели, Емеля, - подтолкнул его Ведерников в спину. - Любишь ты языком работать. Погляжу, как утром лопатой пошуруешь.
Утро занималось погожее. В окно лился розовый свет. Солнце еще пряталось, но край неба за заставскими строениями разгорался и пламенел, оттесняя и рассеивая зыбкий предутренний мрак, медленно поджигая все небо.
День обещал быть по-летнему знойным.
6
"...Как дознался я про слова Голякова, про то, что Алексея
нашего ну, стал-быть, отделенного командира, под трибунал
грозятся, места не нахожу себе... Ни свет ни заря кинулся до
старшего лейтенанта Иванова. Он на вид строгий мужчина, а так
душа мужик... Разговора не получилось, и я пошел... Суббота,
известно, банный день, всякие там хозработы, и мы в ту последнюю
мирную субботу жили по распорядку дня, как положено жили. Только
замест хозработ оборону совершенствовали. Вроде день был славный,
солнце и все такое, а мы не особенно веселые были... Поверьте,
даже детишки - и те без баловства играли... Запомнился мне
мальчоночка, приезжий, ну, прямо птичка... Отделенный, Новиков,
стал-быть, все с ним заговаривал... Характер у него был, у
младшего сержанта, - виду не показывал, что над ним трибунал
висит... Ждали мы все, как один, что майор Кузнецов решит..."
(Свидетельство С.Ведерникова)
Койки касались одна другой необмятыми шуршащими матрацами, которые в конце прошлой недели заново набили соломой.
- Спи, младший сержант. Старайся про то не думать.
- Пробую. Что-то не особенно получается.
- На твоем бы месте любой саданул по ним. Начальник отряда зазря не обидит. Ты не думай.
Успокаивающий шепот Ведерникова не достигал цели. Избыточно много встрясок принесла ушедшая ночь, слишком много мыслей нахлынуло вдруг, и Новиков, еще укладываясь на жесткий матрац и чувствуя телом почти каждую соломинку, был уверен, что поваляется два-три часа, а там придет время поднимать отделение, довершать работу на своем участке оборонительного рубежа вокруг заставы, делать субботнюю приборку казармы и территории - не заметишь, день пролетит. А еще в баню надо поспеть...
Он будто провалился в глубокий овраг и летел, летел, покуда не опустился на мягкое дно, в густую траву, не почувствовав удара или хотя бы толчка. Трава сомкнулась над ним, отсекла от всего, чем был занят мозг.
Ведерников, едва уснул отделенный, быстро оделся, тщательно оправил на себе гимнастерку, оглянулся на спящего, надел поглубже фуражку и быстрым шагом направился в канцелярию, где надеялся застать Иванова. Он к нему давно собирался, но все откладывал до удобного случая - старший лейтенант в последние дни ходил сумрачный, замкнутый: то ли задергался в круговерти накалявшейся обстановки, то ли его задергали. Во всяком случае, не больно-то хотелось Ведерникову открывать душу, ежели мысли у начальства заняты другим, ежели начальству не до тебя.
Правду сказать, и случай не выпадал. А наболевшее сидело внутри, как граната с выдернутой чекой.
Иванов спал на застеленной койке, свесив ноги в пыльных сапогах, похрапывал. Даже во сне лицо его оставалось нахмуренным, и розовые блики рассвета еще резче подчеркивали эту его хмурость, высветливая плотно сжатые губы, складку над переносьем.
Ведерников попятился было к двери, чтобы опять ни с чем отправиться восвояси - ведь и старший лейтенант не двужильный.
Да только вдруг заупрямился и, сделав к двери пару шагов, вернулся назад, почти на середину: как чувствовал - дожидаться случая можно до морковкина заговенья.
- Вы ко мне, Ведерников?
- Так точно. К вам, товарищ старший лейтенант. - Выпалив эти несколько слов одним духом, Ведерников усомнился: не почудилось ли? Иванов как спал, так и спал, даже всхрапнул, лежа в той же позе. - Вопрос у меня, товарищ старший лейтенант.
Иванов молчал. И вдруг сел на кровати, запрокинул голову, тряхнул ею, сгоняя остатки сна, мгновенно поднялся.
- Ну что у вас? - спросил не больно-то приветливым тоном. - Опять про войну?
Как между глаз двинул. После такого полагалось повернуться через левое плечо и выполнить любимую команду начальника заставы: "шагом марш", к чертям собачьим, чтобы ненароком с языка лишнее не сорвалось.
Только не затем приходил, чтобы ни с чем уйти. Внутри маленько шевельнулась граната-боль.
- А про что можно?
Бровью старший лейтенант не повел. Шагнул к письменному столу, сдвинул в сторону алюминиевую чашечку с помазком и остатками мыла, приподнял на столешнице стопку тетрадей, открыл ящик стола - что-то искал и, не находя, морщился.
Курево, догадался Ведерников. А не подумал, почему про войну спросил, упредив вопрос, слова не дал сказать. В кармане нащупал початую пачку "махорковых", горлодер винницкой фабрики, утеху солдатскую - потянешь, глаза на лоб.
- Другие вопросы есть?
- А мой - не вопрос?
- Нет.
- Товарищ старший лейтенант!.. - Граната-боль перевернулась, подпрыгнула к горлу. - Товарищ старший лейтенант!.. Да что же это такое... Война...
- Не ори, у меня хороший слух... Ты что, можешь ее отменить, войну?.. Спросил и тут же замкнулся. - Все, Ведерников, у меня нет времени на пустое. Свободны, шагом марш!
- Поговорили.
- Что?
- Разъяснили, говорю, в тонкостях.