Через неделю, может через десять дней, в зависимости от того, сколько дел сейчас на рассмотрении, вы предстанете перед судом. Перед процессом с вами проведут беседы четверо присяжных: социолог, психолог, священник и, конечно, математик, так как в состав присяжных всегда вводится представитель категории обвиняемого. Наша задача — настроить их приязненно по отношению к вам.
— Зачем беспокоиться о присяжных или даже о судье, если известно, что я виновен?
— Хороший вопрос. Вижу, вы начинаете думать. Моя задача — добиться для вас минимального наказания. Как говорится у нас, юристов, деклассация тоже имеет свои классы. Держу пари, вы будете приговорены к стерилизации и деклассированы в рабочие. Минимальное наказание означает теплый уголок на Земле, вместо урановой шахты на Плутоне. Ставка довольно высока.
Мой план защиты имеет две фазы. Во-первых, мы представим суду все смягчающие обстоятельства, какие удастся собрать. После этого я представлю вас суду в таком выгодном свете, что присяжные сами выступят в вашу защиту.
А теперь я хотел бы задать несколько вопросов — первый, в общем-то из любопытства, однако надеюсь из вашего ответа почерпнуть что-нибудь важное. Почему, черт побери, вы не пользовались противозачаточными средствами?
Невольно подчинившись стремительному темпу адвоката, Халдан вкратце изложил то, что произошло после похорон отца.
— Мы оказались неподготовленными, — закончил он беспомощно.
— Отлично! — обрадовался Флексон. — Это важный момент. Потеряв отца, вы были подавлены горем. Искали утешения и обратились за ним к девушке. Никакого заговора против генетических законов не было.
Согласно показаниям вашего соседа по комнате Малькольма, вы встретились с девушкой на похоронах. Раз она пришла проститься с вашим отцом, значит, была сильно к нему привязана. Естественно, вы кинулись друг другу в объятия, ища утешения и успокоения в столь горестный для вас момент.
— Весьма сожалею, что приходится разрушать такую красивую версию, но все было не так. После смерти отца я был в состоянии шока, и Хиликс действительно хотела меня утешить, но сама она в утешении не нуждалась.
— Интерпретация выводов, в силу обстоятельств, всегда субъективна. По вашему мнению, девушкой руководствовало беспокойство за вас, а не скорбь после смерти вашего отца? Я вижу это несколько иначе, и моя версия более приемлема для суда. Близость, во время которой дело дошло до оплодотворения, должна выглядеть совершенно случайной, — объяснил Флексон. — Вообще — никаких упоминаний о личных симпатиях. Это только лишнее доказательство атавизма. Уж лучше чистый секс. Дальнейшие встречи можно оправдать тем, что вы отведали чего-то нового, свежего. Девушка оказалась непохожей на женщин, с которыми вы имели дело в государственных публичных домах… Минутку! — Адвокат оборвал свой стремительный монолог. — Когда умер ваш отец?
— Третьего января.
— Но девушка только на втором месяце беременности, а сейчас у нас апрель! Вот чертовщина! Кто из вас должен был предохраняться? Вы или она?
— Она. Так это выглядело менее… нескромно…
— Не справиться с такой мелочью! Если бы не ожидающее ее наказание, готов присягнуть, она изо всех сил тащила вас на эшафот! Ну что ж, это нисколько не противоречит моей версии, просто вместо глубокой скорби у нас будет совершеннейшая глупость. Из этого ясно следует, что вы были интеллектуально неспособны составить заговор… Возможно, еще очко в нашу пользу.
Флексон, казалось, забыл о своем клиенте. Удобно откинувшись на спинку стула, он обдумывал линию защиты, которая вызывала у юноши омерзение не меньшее, чем само обвинение.
До сих пор он был убежден, что Хиликс забеременела в первый день их близости.
Неожиданно Флексон нагнулся вперед и сверлящим взглядом уставился на Халдана.
— А теперь вопрос на сто очков. Зачем вы выбросили микрофон в окно?
— Я решил, что полиция услышала достаточно. Какой смысл оглашать завещание, если все равно нет наследников.
— Вы только усугубляете свое и без того безрадостное положение, — резко произнес Флексон. — Я хочу знать правду! Зачем вы выбросили микрофон?
— Ну хорошо. Я был в бешенстве. Это случилось само собой, непроизвольно.
— Теперь уже больше похоже на правду. Возможно, сама правда окажется для нас с вами не совсем подходящей, но мы должны ее установить, чтобы придать нужную форму. Итак, прошу ответить еще раз: зачем вы выбросили микрофон?
— Из ненависти!