Разбор записей, вероятно, отнимал у Флексона больше времени, чем само их написание. Выглядел адвокат таким же энергичным, но на лице появились следы усталости, а под глазами темнели круги.
— Только не говорите священнику, — наставлял он, — что вы отказались от эпической поэмы о Файрватере из-за невозможности ее опубликования. Уж лучше скажите, что отказались от проекта, когда узнали о запрете, наложенном на биографию. Ведь так и было на самом деле, а священник будет пребывать в уверенности, что вами руководили религиозные взгляды.
Своими чисто дружескими советами адвокат снискал себе еще большее расположение юноши. Например, он советовал:
— Не говорите с математиком о подробностях вашей математической теории эстетки. Возможно, это ценная идея, над которой вы решите поработать уже будучи пролетарием. А так, этот тип похитит вашу идею, и через какие-нибудь двадцать лет теория объявится под его собственным именем.
К любой проблеме Флексон подходил с разных сторон.
— О своей теории лучше расскажите социологу. Ему понравится ваше стремление ликвидировать гуманитарную категорию.
Неплохо было бы рассказать об этом и психологу. Он решит, что сотрудничество с девушкой над таким проектом было вызвано главным образом вашим суперэго. И все случайно сорвалось из-за того, что вы не справились с собой.
Мозг Флексона непрестанно анализировал записи Халдана.
— Социолог ни в коем случае не должен заподозрить, что вы не боялись «кораблей скорби». Но Министерство затратило столько времени, средств и усилий на культивацию ужаса, что случай с вами его явно не обрадует.
Как-то раз Флексон поведал нечто, надолго распалившее воображение Халдана.
— С вашим знанием механики Файрватера из вас получился бы прекрасный судовой механик. При рассмотрении вашей кандидатуры не возникло бы ни малейших трудностей с получением работы на «Хароне» или «Стиксе».
Однако хотя отношения между ними складывались все более дружественные, адвокат отказывался узнавать что-либо о Хиликс.
— Если я буду о ней справляться, — объяснял он, — станет понятно, что я действую по вашей просьбе, а это может вам повредить. К тому же, приговор девушке всецело зависит от вашего, хотя, несомненно, будет менее суров. Согласно кодексу, вину за оплодотворение несет прежде всего мужчина, так как роль женщины здесь пассивна.
Два часа в день Флексон отводил совместному обсуждению сделанных им замечаний. Прочитав очередную порцию воспоминаний юноши, адвокат учил его, что говорить и как себя вести.
— Несколько слов о девушке: я был растроган, читая ваши признания. Не сомневаюсь, она именно такая, какой вы ее описали. Нарисованный вами портрет прекрасен, несмотря на то что он субъективен и атавистичен. Вы покорили меня ею, как я собираюсь покорить вами присяжных. Но, предупреждаю, они не должны догадаться, что между вами и девушкой было нечто большее, чем мимолетная связь. Связь понять они способны. Способны понять и более глубокие чувства, но это будет уже не в нашу пользу.
Из создаваемого Флексоном образа Халдана-4 поочередно стирались самые чистые стремления и чувства юноши.
Не меняя фактов, адвокат лепил образ, в котором священник увидел бы набожного молодого человека, математик — весьма талантливого, но ортодоксального математика, социолог — веселого, общительного юношу, планировавшего убрать неудобную категорию, а психолог — личность с весьма посредственным суперэго, сломленным исключительно сильным либидо.
По прошествии пяти дней и после нескольких проб, молодые люди решили, что главный герой готов к выходу.
— Завтра начнется собеседование, — наставлял Флексон. — Я еще сегодня сожгу вашу исповедь и загляну завтра узнать, как продвигается дело. Вы берете на себя присяжных, а я — судью. Моя задача полегче.
На прощание они обменялись рукопожатием.
Позже, лежа на нарах, Халдан впервые за много месяцев почувствовал себя уверенно. У него отличный защитник, который сделает все, что в его силах. Правда, сам подзащитный вовсе не жаждал мягкого приговора: он намеревался избрать самую тяжелую работу из того перечня, что предоставит ему суд.
Тогда, в первый ледниковый период его сознания, весь во власти ожесточения, он понял, что взгляд Файрватера на уравнение S2/LV/ был односторонним. Но больше о своем открытии он не думал, все внимание поглотили текущие дела. Кроме того, он прекрасно сознавал, что никакая земная лаборатория не располагает необходимым оборудованием, чтобы экспериментально доказать теорию Халдана: LV^2/-Т/.