Следователь нажал отбой и спрятал трубку в карман.
— Вот так. Они будут через пару минут.
— Однако, — произнесла Маришка. Тотман обернулся к ней:
— Он напал на человека. Но у нас на него ничего, кроме признания, добытого не совсем правовым способом. Поэтому будет сидеть за хранение. А потом и за разбой добавим, когда доказательства соберем.
Через пять минут, подписав протокол задержания у прибывшей группы полиции, Тотман и сержант подошли к машине.
— Можем до дома подвезти, — обратился к следователь к вертевшейся поблизости девушке. Та оглянулась на клуб, пожала плечами.
— Почему бы нет.
Тотман распахнул заднюю дверцу, сам сел за руль. Автомобиль отъехал от тротуара и покатил по пустынной улице.
— Вот так и работает мое предложение о лишении преступника прав, — хмыкнул Андрей, взглянув в зеркало.
Маришка сидела, закусив нижнюю губу, и задумчиво смотрела в окно.
— Ну да, я согласна, он первым начал, — произнесла она.
— А что это за предложение? Уж простите мою неосведомленность, — полюбопытствовал Беарссон.
Первой ответила Маришка.
— Несколько лет назад Андрей Карлович в одном из выступлений высказал предположение о целесообразности лишения лиц, совершивших правонарушение, некоторых гражданских, политических и человеческих прав. Грубо говоря, раз преступник нарушил права другого человека, ну там на достоинство, на частную собственность, то и с ним самим нечего возиться.
— Так вроде и лишают, — не понял сержант. — Посадить в тюрьму, или конфискация имущества, разве это не это самое?
— Так все дело в степени. Можно посадить в камеру со всеми удобствами, предоставить работу и всякие развлечения, вплоть до выходных дома. А можно в камеру два на два на два. Без окошка. И без выхода. Там вообще много чего было касательно лишений. Оригинально так, с выдумкой. Андрей Карлович лучше может рассказать детали.
— Да уж, — усмехнулся Тотман. — Что мне после того выступления пришлось выслушать… Много нового о себе узнал от разных правозащитников. Впрочем, мы приехали.
— Спасибо, — Маришка выпорхнула из машины. — До свидания!
— Одну минуту, Эрик, будьте любезны проводить даму до квартиры. На всякий случай.
— Хорошо.
Через несколько минут сержант вернулся и сел на свое место.
— Запомнили номер квартиры? — поинтересовался Тотман, включая двигатель.
— Ага.
— Хм, что же, у вас есть задатки следственного работника.
Утром Михаил Петрович Миртов появился в ГПУ в семь сорок. Проходя по коридору к своему кабинету, он остановился у "загончика" Тотмана.
— Ха, отрадно мне видеть такую тягу к работе!
Андрей Карлович поднял голову с рабочего стола и мутно уставился на шефа. На щеке его отпечатались строки какого-то отчета, служившего подушкой, волосы взлохмачены, пиджак на полу под стулом. Тотман нашел часы, посмотрел на них, коротко застонал и опять опустил голову на стол.
Эрик нашелся тут же, на соседнем стуле. Он проснулся легче, видимо благодаря профессиональным навыкам. Встал, потянулся с удовольствием.
— Вы тут что — ночевали? — спросил Миртов.
— Ага, заехали около двух ночи проверить одного, да и заработались, — покаянно признался сержант.
— Узнаю стиль нашего следователя, — усмехнулся полковник. — Ну, давайте просыпайтесь.
Миртов отправился дальше к себе, Эрик пошел в туалет, приводить себя в порядок, Тотман издал еще один тихий стон, встал и, не открывая глаз, поплелся следом за напарником.
Через час, сидя за рулем своего автомобиля, припаркованного около центрального городского парка, Тотман хмуро посматривал на часы и думал, почему же некий Пыж, которого следователь заочно ненавидел, и Эшли Аль-Джуди, которого следователь тоже не любил, назначили встречу в такую рань…
Пыж сидел на спинке скамейки, что стояла на пустынной в этот час аллее парка, курил и нервно поглядывал по сторонам, высматривая своего дружка Эшли. Тот опаздывал на десять минут. Вместо Эшли на скамейку к Пыжу подсел высоченный накачанный парень в штанах камуфляжного цвета и серой футболке, туго обтягивавшей мышцы. Пыж неприветливо покосился на него, но промолчал, такому поди возрази.
— Привет, Пыж, — неожиданно произнес парень.
— Чего?
— У Эшли неприятности, — продолжил незнакомец.
— И что? Я не знаю никакого Эшли.