Мы одновременно посмотрели на часы: Софья Николаевна опустила взгляд на запястье, я достал из кармана брюк мобильник. Пора спускаться в актовый зал на генеральную репетицию.
— Позвонила, просила подменить. Пришлось согласиться. У человека горе…
— Горе? — озадачилась Софья Николаевна.
— Она вам не сказала? У нее муж умер.
— Как?! — Софья Николаевна откинулась на спинку стула, будто шарахнулась от меня.
— Не знаю, как. Потому она в таком состоянии…
— Но постойте. Он ведь на нее кричал!
Я забыл о сигарете, дымящейся в левой руке.
— Простите?
— Когда она звонила, он на нее кричал. Что-то… Я не совсем поняла, но он очень сильно ругался, обзывал ее… Ну, всячески оскорблял ее интеллектуальные достоинства, вот, — выкрутилась Софья Николаевна. — А она сама так невнятно говорила, я едва поняла, чего она от меня вообще хочет. До сих пор звон в ушах стоит…
— Когда это было?
— Да пару часов назад.
Два часа назад Инна Валерьевна позвонила мне. Говорила невнятно. Но кроме ее голоса, в трубке я не слышал ничего.
Диван. Секунду. Я переложу на диван, он будет впитывать.
В учительской тепло, но меня передернуло, будто от холода. Нет, так не бывает, так просто не бывает!
— Вы слышали мужской голос, — уточнил я. — Не обязательно это был ее муж. Может, сын? У нее вроде взрослый сын. А может, вообще телевизор?
Софья Николаевна посмотрела на меня с сомнением:
— Она ему даже отвечала. Что-то вроде: «Обсудим это, когда я договорю». С чего бы ей разговаривать с телевизором?
— Это вы еще по-настоящему пьяных не видели, — заставил я себя улыбнуться. — Идемте вниз, детишки ждут.
Мигом переключившись, Софья Николаевна отмахнулась:
— Нужны мы этим «детишкам», как собаке пятая нога.
Сделав последние затяжки, мы выбросили окурки в окно. У нас обоюдная курительная телепатия, или же мы владеем какой-то курительной магией: за год нас не поймали ни разу. Но стоило выдохнуть в окно дым, как дверь открылась, впустив Екатерину Михайловну, пожилую учительницу математики.
— Фу! — вместо приветствия выкрикнула она. — Дмитрий Владимирович, вы что, здесь курите?
С точки зрения всех учителей, кроме Софьи Николаевны, сам факт того, что я вообще курю, неизбежно сделает из половины моих учеников героиновых наркоманов.
— Да это с улицы, — ответила, морща нос, Софья Николаевна. — Детишки… А у Валерьевны, представьте, муж умер.
— Да вы что?! — ахнула Екатерина Михайловна, схватившись за сердце. Инцидент с курением исчерпан. Ответив на несколько риторических восклицаний, мы вышли, и Софья Николаевна, поймав мой взгляд, улыбнулась.
Глава 14
— Вам и вовсе незачем там торчать, — говорила Софья Николаевна, пока мы шли по коридору первого этажа, мимо гардеробных. — Возьмете сценарий, чтобы знать, когда выходить, и можете идти.
— Пытаетесь от меня отделаться? — упрекнул я Софью Николаевну. — Что вы скрываете? Там без меня, небось, самое интересное начнется?
В ответ — недоумевающий взгляд. Лишь спустя пару секунд на лице учительницы появилась нерешительная улыбка. Все-таки большинство людей излишне серьезно относятся к жизни и таким незатейливым ее проявлениям, как я.
— Оставайтесь, если хотите, конечно же, это будет замечательно, — сказала Софья Николаевна торопливо, будто извиняясь.
Актовый зал, расположенный в южном крыле, встретил нас громовым раскатом из киловаттных колонок и истошным воплем Полины Ивановой: «Блядь!» Музыка тут же стихла, вместо нее поднялась волна смеха. Ну да, в их возрасте я тоже думал, что мат — это очень смешно. Потом автосервис и армия изменили мое чувство юмора. Тяжело смеяться над матом, когда им пользуются все вокруг, а особенно — когда матом на тебя орут круглые сутки.
В зале собрался выпускной класс. Шестеро парней, пять из которых что-то сосредоточенно зубрят по бумажкам, а шестой, Володя, с довольной миной сидит за микшерским пультом. Девчонки, тоже с бумажками, разместились кто где — на столах, стульях, хаотично расставленных по залу. На сцене, не считая притаившегося в тени занавеса Володи, двое: Полина и Альберт, ведущие.
Полина, покраснев как закатное солнце, выключила микрофон и напустилась на Володю, который все никак не мог включить музыку вовремя. Потом — на Альберта, который ржал. Потом — на всех остальных, потому что они не излучали в ее адрес позитивные вибрации.