— Понятное дело. Он наверняка был за рулем.
— Думаешь, это связано с Ксюшей? — вмешался Соболев.
— Глупости! Я же сказал, дело старое, твоей Ксюши и на свете еще не было! Кстати, завтра приезжает Крылова. Готовьтесь к встрече.
— Она приедет прямо сюда? — На Юре лица не было.
— А куда же еще? Вам держать перед ней ответ. — Блюм был явно не в духе.
— А я собирался завтра в город, навестить Маликову, — хватался за соломинку смертельно уставший от лагерной жизни массовик-затейник.
— Ничего, послезавтра навестишь…
С утра Юра репетировал в актовом зале вечер памяти Александра Вертинского. Из десяти романсов, подготовленных для вечера Ларисой, он отобрал только шесть и попытался с теми же девочками, что участвовали в опере, выстроить к романсам видеоряд.
— У тебя дар Божий, — не переставала удивляться Тренина.
— Жаль только, нет этой дрянной девчонки, — сказал он шепотом.
Лариса загрустила. Она боялась думать о Ксюше.
Все выстраивалось превосходно, хотя опять-таки смущал возраст актрис. Порой ему казалось, что они не понимают, о чем поют и что показывают на сцене.
В перерыве к нему подсела Ленка.
— Юрий Викторович, а мы будем еще что-нибудь ставить?
— А вдруг еще кто-нибудь пропадет? — мрачно пошутил Соболев.
Ленка, которая обычно за словом в карман не лезла, не знала, что ответить. Помолчав с минуту, она спросила со смущенной улыбкой:
— А «Кота в сапогах» мы уже играть не будем?
— Кем же заменить Ксюшу? — Юрий Викторович советовался с ней, как со своим ассистентом. — У тебя есть подходящая кандидатура?
— А может, Надю вернуть на роль Карабаса? — предложила Ленка-ассистент.
Соболев даже поморщился от такого предложения.
— Не будем торопиться. Надеюсь, что Ксюша отыщется и мы сыграем в прежнем составе. — Сам не веря своим словам, Соболев увидел, как погасли огоньки в Ленкиных глазах, и понял, что и она не верит.
— Скоро наша смена закончится, — пробормотала Ленка.
— Ну, хорошо, — согласился режиссер. — А где, кстати, Надя? Почему она не участвует сегодня?
— Она поругалась с девчонками.
— Почему?
— Из-за Ксюши. Девчонки ей припомнили пудру и шорты.
— Какую пудру? Какие шорты? — не понимал Юра.
— Она специально рассыпала Ксюшину пудру для грима…
— Зачем?
— Как вы не понимаете, Юрий Викторович, она ей завидовала!
— Завидовала? — Этот человеческий порок всегда удивлял Соболева, потому что сам он был начисто его лишен.
— Ну да. Вы ведь всегда восхищались Ксюшей и ставили ее нам в пример… А у Надьки мечта стать знаменитой актрисой, как Шарон Стоун. Вот она и опрокинула пудреницу, будто не нарочно. Ксюша весь вечер тогда проревела. Надька ее просто достала — то ремешок на часах порвет, то носок украдет, спрячет…
— Разве они в одной комнате жили?
— Сначала в одной, а потом Ксюша перебралась к нам. Сколько можно терпеть? Видели бы вы, что Надька сделала с ее шортами, — это кошмар, Юрий Викторович! — Ленка округлила глаза и всплеснула руками в лучших традициях МХАТа. — Пока Ксюша репетировала на сцене свою роль, Надька за кулисами изрезала их ножницами вдоль и поперек! Я сама это видела. «Как тебе не стыдно?» — говорю…
— Подожди-ка, Лена, — перебил ее Соболев. — Это не те ли шорты, в которых ты нашла записку?
— Те самые.
— А когда Надя их изрезала?
— Когда мы в первый раз репетировали в костюмах. Мы тогда оставили свою одежду за кулисами. Помните?
— Это было, кажется, за неделю до премьеры? — вспомнил Юра. — И после этого она их больше не надевала?
— Что вы, Юрий Викторович! Их нельзя носить! — Ленка продолжала рассказывать ему о Наде, но он уже не слушал. «Зачем Ксюше класть записку в шорты, которые годятся лишь на половую тряпку? — спрашивал себя Соболев и сам же отвечал: — Значит, записку она получила за неделю до премьеры!»
— Послушай-ка, — перебил он Ленку, — а не было ли у Ксюши мальчика или хорошего знакомого в лагере?
— Был. — Ленка с заговорщицким видом шепнула ему на ухо: — Генка Просвирнин…
— Кто такой?
— Саксофонист.
— Из вашей школы?
— Нет. Он при консерватории учится…
Им не дали договорить — прибежала Тренина с долгожданным известием о прибытии Полины Аркадьевны Крыловой…
В комнате у Ларисы и Эллы Валентиновны резко пахло валерьяновыми каплями. Перед ним сидела уставшая женщина с очень загорелым лицом. На вид ей было лет двадцать пять. Сероглазая, миловидная шатенка. «Что же ты прошляпил мою дочь, массовик-затейник?!» — читал он в ее глазах. Соболев не мог долго выдержать этот взгляд и отвел глаза, как бы ответив: «Я не только вашу дочь — я вообще все в этой жизни прошляпил!»