Калитка в заборе оказала открытой. Я беспрепятственно проник внутрь. Смотрю, они начали превращать этот домик в неплохую цитадель. По периметру воткнуты колья, повсюду торчат штыри, задняя сторона двора так вообще представляет собой нагромождение из десятков предметов, через которые так просто никому не пробиться. Тут же урчал монстр, запутавшийся в растянутых веревках. Мимоходом снёс ему половину черепа. Нить не перерубал, так что ко мне не может быть никаких вопросов.
Услышал, как колонна из трактора и БТРа отдаляется. И что за опрометчивый поступок? Неужели никого из охраны не оставили? Непорядок. Тут же, судя во всему, лежит целый арсенал, а оружие — это сейчас стратегический ресурс. К тому же Михалыч говорил, что полковник и одежду с едой привёз. И ещё раз: непорядок!
В этот момент дверь открылась, а в проходе показалось лицо дядьки Ермолая. Морщины почти исчезли, взгляд стал увереннее, да и в росте он вытянулся, а плечи стали шире.
— Чегой-то тебя, Андрюшка, и не видно-то по карте? Коль Елена Викторовна не написала бы, так и не увидел тебя. И следов на снегу не оставляешь. Хотя последнее-то понятно. Вона холодища-то какая! Поди озяб мальца?
— Есть такое, — признался я, сжимая занемевшие руки в кулак. — Наверно, рекорд по минусу.
— Ты забегай в дом. Одежду только скидывай. В душ иди, а потом почаёвничаем. А рекорда нет. В сороковом-то году, помнится, и минус сорок было, а сейчас минус тридцать семь. Хотя к вечеру-то ещё холоднее будет. Давай, заходи. Нечего тепло выпускать.
Тридцать семь... Интересно, это аномалия из-за прихода системы или простое совпадение? Спросил об этом.
— Так пока телевизор работал, смотрели мы прогнозы. Это сейчас в Европах, Штатах да у нас такое. В остальных местах без изменений. Но у нас да, знатная холодрыга. Буханку так и не смогли завести, — караульный взял пару рюмок и наполнил их содержимым из стеклянной банки. — Выпей. Теплее станет. А баул ты в гараже можешь оставить. Там слева свободное место. Никто без тебя ничего не тронет. Это, значится, у нас теперь порядки такие. Но и ты ничегой не трогай.
Мы чокнулись. Я опрокинул в себя самогон. Тут же ощутил, как по телу разливается благодатное тепло. Надо бы, наверно, и себе выторговать пару литров. Полезная штука.
— Давай ещё по одной? — предложил дядька Ермолай.
— Разве что по одной, — я улыбнулся. Даже ощутил, как нагрелись щёки.
— Ну вот, хоть на человека стал похож. А то бледным был, что твоя Кейра... А ты, Андрюшка, дурак. Чегой с ней-то не поехал?
— Позже с ней встречусь. Дела у меня тут остались незавершенные, — не стал я вдаваться в подробности.
— Не боишься, что кто-то другой её умыкнёт? Девка-то она знатная, хоть и мальца чудаковатая.
— А это уже наше дело, — сказал я чуть более грубо, чем хотел.
— Да ты не обращай внимание на стариковские бредни. Дело-то оно молодое, — дядька Ермолай. — Сами взрослые. И без меня разберетесь, — его глаза хитро блеснули. — И правильно ты сказал, что это ваше дело, а не только твоё. То есть не отделяешь ты себя от неё. Ну всё-всё, не смотри так на меня...
— Сговорились что ли? — я ухмыльнулся.
— Так о чем нам тут ещё судачить? Людей-то других в деревне и, посчитай, не осталось. Событий почти никаких. О системе, сам понимаешь, говорить не можем. С городом связи нет. Только муж Елены Викторовны смог рассказать что-то. А Кейру мы все любим. Помогла она нам. Всем и каждому записку передала, когда уезжала. Даже про полковника не забыла, хотя они виделись совсем немного. Да и для тебя есть. Сейчас принесу, — он отправился на кухню. До меня донеслось: — А вот и моя кружка. И как это я её не замечал? Ведь всё перерыл, а она тут...
Наступила тишина. Я ждал, но ничего не происходило. Через пару минут прошел на кухню. Бывший старик, замерев с вытянутой рукой, стоял напротив холодильника. От застывшего человека повеяло странной жутью. Я материализовал кольцо и отступил на пару шагов. Активировал скрытность и проявил доспех.
— Дядь Ермолай, ты в порядке?
Мой собеседник обернулся. Его взгляд расфокусировался. На лице — полная отрешенность. При этом тело конвульсивно дергалось.
— Ты продвинулся дальше первого этажа данжа? — спросил меня чужой скрипучий голос.
— Нет, — я выдвинул лезвие.
— Тогда возьми, — караульный протянул мне сложенный вдвое листок. Затем отвернулся и сказал, — ...стоит, — теперь послышались знакомые интонации. Дядя Ермолай схватил кружку, покрутил её и как ни в чем не бывало поставил её на стол.