часа, чтобы привести себя в порядок? Прошу сюда, – она приоткрыла резную дверь, за которой оказалась вполне современная ванная комната. – Мы приготовили чистое белье вашего размера, на полочке – бритва и лосьоны. Я удаляюсь, чтобы вас не стеснять.
Она плавно повернулась и уплыла прочь, позволив мне оценить ее тяжелый, грациозно покачивающийся зад, рельефно обтянутый тугой юбкой. Как ни готовился я в дороге к неожиданностям, от такой встречи мне стало совсем не по себе. Непонятное вызывает самую большую тревогу, я испытал бы меньшее смятение, если б вместо подозрительной роскоши оказался в простом следственном кабинете. Но деваться было некуда, а туалет и душ мне действительно были необходимы. И я шагнул туда.
Ровно через час, вымытый и побритый, с приятным ощущением новенького чистого белья, я прохаживался вокруг стола с цветами. Теперь мне захотелось есть. Я подумал, что если в этой диковинной спецслужбе меня принимают с таким почетом, то обязаны и накормить.
– Простите, простите, заставил ждать! – раздался сзади странно знакомый голос.
Я обернулся. В зал, широко улыбаясь, входил мужчина, которого я и вправду где-то, когда-то видел. Чем-то, пожалуй, он напоминал президента Евстафьева, но казался гораздо моложе.
Человек подошел, протянул руку, представился:
– Евстафьев Георгий Михайлович.
У меня похолодело в моем голодном животе. Черт возьми, это действительно был наш президент! Я угодил из леса прямиком в гости к президенту России!! От такой фантасмагории голова пошла кругом. Спасала, как прежде, защитная реакция рассудка, она обволакивала, притупляла восприятие: президент так президент.
А он в самом деле резко отличался от своего телевизионного образа. Конечно, рост и осанка были те же, но внешность… Вместо выдубленной физиономии, прорезанной мужественными морщинками, у него было бледное лицо с гладкой, лоснящейся кожей. Вместо сверкающей, как серебряный шлем, благородной седины – растре-
панные пряди мышиного цвета. Вместо взора, устремленного вдаль, – бегающие глаза. Этот живой президент выглядел неказистым сыночком себя самого, экранного. Нелепо вспомнился официант из ресторана «Император Павел», загримированный в мудрого старика.
Мне ничего не оставалось, как только представиться самому:
– Фомин Виталий Андреевич.
А президент всё не выпускал, всё тряс мою руку и похохатывал:
– Поздравляю! От всей души поздравляю!
Я понятия не имел, с чем может меня поздравлять глава государства. Показалось даже, что меня собираются наградить орденом «За заслуги перед Отечеством». На всякий случай ответил обтекаемо:
– Спасибо. Мне, право, неловко.
– Чего там неловко! – гремел президент. – Это ж настоящий юбилей! Две шестерки!
Вид у меня, наверное, стал совершенно безумный, потому что президент покатился со смеху. Но уже в следующую секунду я вспомнил, какое сегодня число, и сообразил наконец, в чем дело: пятое февраля, день рождения, о котором я напрочь запамятовал среди погонь и покушений! Всё правильно: мой календарный возраст достиг шестидесяти шести. Тут же я припомнил, что у Евстафьева KB лет на десять меньше, и догадался, что за чудеса творятся с его внешностью. Ну разумеется: генную профилактику он прошел где-то около тридцати, биологически ему сейчас всего тридцать пять – тридцать шесть, поэтому имиджмейкеры так тщательно и старят его для показа народу.
А он веселился:
– С божьей помощью и современной медициной вы у нас, дорогой, и до трех шестерок дотянете, до полной победы над всякой дьявольщиной! А пока и две отметим! Девочки!… – президент выпустил мою руку, обернулся, похлопал в ладоши.
Вокруг нас ярким вихрем пронеслись пышнотелые, сияющие улыбками красотки в облаках духов. Стол стремительно покрылся бутылками, фужерами, тарелками с закуской.
– Уж простите, голубчик, своего президента, – сказал он, когда женщины исчезли и мы опять остались вдвоем, – что пригласил вас не по правилам политеса. Да ведь если бы чекисты вас не перехватили и ко мне не привезли, куда бы вы в своей гонке заехали?… А поспели бы вперед наших ребят те, от кого вы улепетывали, что тогда? – он сокрушенно вздохнул. – Не имел бы я удовольствия с вами познакомиться! – И вновь просиял дружелюбной улыбкой: – Так что будем пить за ваш юбилей – коньяк, водку, виски, текилу?
– Ну, если можно, водку.
– О, сразу видно русского человека! Прошу к столу! – Он откупорил промороженный, запотевший штоф «Ледяного дома», налил две объемистые рюмки: – За вас, дорогой!
С голода и усталости у меня от выпитого тут же сладко закружилась голова.
Президент заботливо придвигал угощенье:
– Селедочку попробуйте – нежнейшая! Пирожки с грибами рекомендую!
После второй, почувствовав, что могу совсем размякнуть, я честно предупредил:
– Георгий Михайлович, если у вас, кроме поздравления, ко мне еще и дело, не будем тянуть.
– И то правда! – согласился президент, опять наполняя рюмки. – Что вокруг да около ходить, свои же люди! А дело, конечно, есть, как без него. – Он чокнулся со мной, внимательно проследил за тем, как я выпил. И вдруг сказал совсем другим тоном, точно пилой провел: – Так за что же вас убить хотят, Виталий Андреевич?
Сразу потянуло холодным сквозняком, хмель у меня стал выветриваться. А президент как будто рассуждал сам с собой:
– Дом взорвать, не где-нибудь – в Питере, а расследование с ходу замять… Эдакий пируэт больших денег стоит, не на всякого так потратятся. Серьезным людям вы досадили!
Я молчал.
– Если б то коммерческие коллизии были, так и господь бы с ними, – продолжал он размышлять вслух. -
Ну, убьют Фомина, станет одним Фоминым меньше, – да вы закусывайте, закусывайте! – не царское дело вмешиваться. Россия, слава Богу, страна демократическая, бизнес от власти у нас отделен… Так ведь не только из бизнеса в этом деле ноги растут.
Он снова налил мне и себе. Я попытался отказаться, но он лишь на мгновение сфокусировал на мне свой взгляд, и этого хватило, чтобы я послушно выглотал водку, не чувствуя уже ни вкуса, ни опьянения.
– Получил я письмо, – сказал президент, отдувшись после выпитой рюмки и зажевав ее листиком салата, – из ООН, от главного негритоса. Так, мол, и так, действует на российской земле чудовищная террористическая группировка. Угроза всему миру. А дальше – почти ультиматум: либо сами ее давите, либо пустите нас, мы разберемся… Вы, Виталий Андреич, когда на американцев работали, искали к этим террористам подходы? А ну, выкладывайте всё!
Я подумал, что не связан обетом молчания со своей бывшей службой, нет причин скрывать от властей информацию, которую, в конце концов, сам и добывал, рискуя головой. И я заговорил.
Начал с того, как получил из Нью-Йорка удивившее меня задание – расследовать бытовое, на первый взгляд, происшествие с машиной, рухнувшей в Неву. А дальше – поведал почти (почти!) всё, что мне стало известно об организации, укрывшейся под вывеской «РЭМИ». Я рассказал о ее происхождении и целях, о психотронном оружии для устранения неугодных (об этом знала теперь даже мафия), о космодроме и «Суперсониках». Разумеется, умолчал о своих отношениях с Еленой. Не стал говорить о приборе Филиппова (что-то меня удержало). И объясняя суть милютинского законопроекта о космосе, пощадил президента: не выдал ему, с какой легкостью копаются в секретных делах нашей Государственной Думы западные наблюдатели.
Президент слушал со сосредоточенным видом. От шутливости, с которой он меня встретил, не осталось и следа. Он как бы давал понять, что то была игра, необходимая ему для разрядки, а теперь он включился в работу и
сразу стал похож на свой экранный облик. Черты лица его отвердели, взгляд застыл. Он и без грима сейчас казался умудренным годами правителем. Наверное, имиджмейкерам было с ним не так много хлопот: всего-то – подсмуглить лицо, навести морщинки да гладко зачесать волосы перед выходом в эфир (его шевелюра, переливающаяся странным мышиным цветом, на самом деле, конечно, была покрашена люминесцентной краской и в специальном освещении перед объективами сама сверкала серебром).