– А по-настоящему из него можно выстрелить?
– Конечно, нет. Сталь-то не оружейная, мягкая. Его от выстрела разорвет.
Дед запрещал мне показывать "наган" моим приятелям, потому что в годы правления ПНВ в России вместе с боевым и газовым оружием запретили и такие, чересчур натуральные, игрушки. А теперь они были основательно забыты.
Я взял "наган", откинул защелку барабана и, проворачивая его, вставил в гнезда один за другим шесть патронов. Потом закрыл защелку. Седьмое гнездо осталось незаряженным. Я прекрасно помнил, куда делся седьмой патрон. Я сам, девятилетний, отыскав среди инструментов деда настольные тисочки и пилку для металла, распилил этот патрон пополам: мне было интересно, что там, внутри, насыпано вместо пороха - опилки, песок? Но из распавшегося надвое латунного цилиндрика не высыпалось ничего, пуля-бочоночек была запрессована в пустую гильзу. Потом я долго боялся, что дед заметит пропажу патрона, однако дед, на мое счастье, ничего не заметил.
Я взвел курок, прицелился в экран компьютера и нажал на спусковой крючок. Курок щелкнул так сильно и звонко, "наган" так содрогнулся в моей руке, что это, пожалуй, в самом деле напоминало выстрел. Я решил взять "наган" с собой. Чем черт не шутит, возможно, удастся при случае напугать какого-нибудь простофилю. А попадусь полицейским, сумею выкрутиться - игрушка, мол, сувенир. И ничего другого полканы не докажут.
Что еще могло бы мне пригодиться в качестве оружия? Я порылся в ящике и вытащил старый, тоже доставшийся от деда, портсигар с облупленной никелировкой. В нем лежали спрятанные мною когда-то пять сигарет. На первый взгляд - самые обычные сигареты марки "Ява", такие выпускались полвека назад, когда я только начинал курить, и выпускаются по сей день. Однако табаком из портсигара не пахло: мои сигареты были вместо табака набиты составом, выделяющим при горении слезоточивый газ. А в фильтрах у них помещались миниатюрные электрозапалы, действующие от радиосигнала.
Тридцать лет назад, когда я только поступил на работу в полицию, спецсредства, вроде этих сигарет, мы сами делали в нашей лаборатории. По расчетам, нескольких пачек, подброшенных агентами, должно было хватить для создания легкой паники на собрании каких-нибудь радикалов. Поскольку политические радикалы перевелись в России еще раньше, чем убийцы-отравители, использовать хитрые сигареты по прямому назначению не пришлось. Зато молодые сотрудники Петропола тогда набаловались ими достаточно. Слезоточивую сигарету подкладывали в пепельницу в кабинете приятеля и подавали из коридора сигнал. Дело кончалось громкими матерными криками жертвы и запущенным на полную мощь кондиционером: действие одной сигареты, даже в небольшой комнате, было невелико.
В те давние времена, сам не знаю зачем, я притащил пяток этих сигарет домой. Сейчас я разложил их на столе, взял пинцет, расковырял фильтры, вытащил давно разрядившиеся микробатарейки, вставил новые и, как мог, поправил фильтры. Достал пачку настоящих сигарет, вытряхнул с одной стороны несколько штук и положил на их место слезоточивые. Мне представлялась сцена в духе старых кинобоевиков: я убегаю от преследования темным коридором или тоннелем. Если бросить за собой пачку и запалить слезоточивые сигареты сигналом с "карманника", возможно, погоня хоть немного замешкается. Больше вооружаться мне было нечем.
Еще раз, внимательно, я просмотрел на компьютере все, что сумел отыскать о происшествии у речного вокзала. Долго разглядывал фотографии тех двоих: водителя Жилякова Ильи Юльевича и его спутника Самсонова Александра Львовича. Сначала - фотографии живых. Как-то эти ребята мне не приглянулись, рожи у обоих были на редкость противные, самодовольные и тупые. Впрочем, на посмертных снимках, с полуоткрытыми мертвыми глазами и ощеренными окровавленными ртами, они понравились мне еще меньше.
Потом я заново пробежал информацию о чрезвычайных происшествиях в Роскони и в мире за последние несколько месяцев, отчеты нашего МВД и сводки Интерпола. Вот здесь картинка складывалась хоть куда. Казалось, бессмертное общество благоденствовало. Хватало, конечно, всевозможных катастроф, несчастных случаев, бытовых трагедий, вроде убийств из ревности. Объявлялся время от времени какой-нибудь сексуальный маньяк или садист, успевавший прежде, чем его поймают, хорошенько напугать мирных обывателей. Но преступность настоящая, профессиональная деградировала до полного ничтожества. Она как будто вся исчерпывалась мелкими хищениями да невеликими финансовыми аферами, не нанося ущерба стабильности и процветанию. Можно было подумать, и впрямь наступил конец истории.
Я прекрасно знал, что идилличность этого пейзажа слегка преувеличена. Одно дело обозревать его со стороны, из надежного укрытия, такого, как ооновская служба с твердым окладом, и совсем другое - самому вариться в кипении будней. Я не мог забыть своих поисков работы и перенесенных унижений. Я понимал: продление биологического существования отнюдь не добавило людям доброжелательности. Думаю, что и мои нынешние знакомые, мелкие предприниматели, снимавшие под офисы соседние квартиры в пятиэтажке и раскланивавшиеся со мной на лестнице, вмиг изменили бы выражение своих физиономий с дружелюбного на каменное, если бы в один далеко не прекрасный день я обратился к ним с просьбой о помощи.
Правда, и в самом отчаянном положении, гонимый с полицейской службы, с презрением отвергаемый везде, где пытался предлагать свои услуги, я продолжал надеяться на чудо. И это чудо, в конце концов, явилось ко мне в облике Беннета. Вот только самоуверенности мне оно не прибавило и прежние душевные раны не исцелило. Я же понимал, что мне случайно повезло.
Однако я отвлекся от расследования. Сейчас мне нужно было думать не о собственных обидах и не о социальных проблемах современного общества, а только о криминальном его состоянии. И вот здесь действительно не просматривалось ни малейших следов деятельности преступных организаций, способных на умышленное убийство, такое, какое у нас, в полицейском управлении, называлось когда-то "заказным" или "деловым".
Я посидел еще немного, осмысливая ситуацию. Настоящий следователь посмеялся бы над моими потугами, но я-то был абсолютным болваном, и мне приходилось самому изобретать все давным-давно известные велосипеды, начиная с деревянного трехколесного. Я разделил для себя загадочную автокатастрофу на две части: до определенного момента все выглядело как бы просто - два обыкновенных человека ехали на обыкновенной машине, а затем, внезапно, происходило необъяснимое. К необъяснимому я пока не мог подступиться, значит, надо было разбираться с первой половиной, выявляя все, что уже на этом этапе кажется странным и сомнительным. Отсюда должны тянуться нити к разгадке.
Хорош был такой прием или нет, во всяком случае додумался я до него сам. А додумавшись, быстро ухватил и главную неясность в первой части истории. Пресса, которая вывалила на экраны уйму подробностей катастрофы и дала интервью чуть не со всеми родственниками погибших, ничего не сообщила о том, куда и зачем ехали эти двое. Полицейские и представители фирмы "ДИГО", объяснявшиеся с корреспондентами, отделались общими словами вроде "служебной поездки". А журналисты, словно забыв про свою дотошность, этим удовольствовались.
Больше того, непонятно было, какие должности занимали эти двое на своей фирме, какие имели профессии. Переходившие из публикации в публикацию расплывчатые биографические сведения вроде того, что Жиляков был родом из Ростова-на-Дону, а Самсонов из Москвы, не говорили ровно ни о чем.
Почему Жиляков и Самсонов оказались в тот вечер именно возле речного вокзала? Судя по направлению движения, они возвращались с окраины в штаб-квартиру "ДИГО" на Лиговке. Но какие дела могли быть у сотрудников одной из могущественнейших фирм России в глухом петроградском предместье, где козы пасутся? И почему, почему пресса этим обстоятельством даже не поинтересовалась?!