Герцог понимал, что он еще должен быть благодарен Эйдриану, который мог вместо этого предложения бросить его в темницу или даже обезглавить.
И тем не менее…
ГЛАВА 5
В РАСТЕРЯННОСТИ
Астамир, наверное, был первым мистиком Джеста Ту, кому довелось побывать в Чом Дейру. Бехренские жрецы-ятолы на протяжении столетий клеймили Джеста Ту как еретиков, поклоняющихся демону; в особенности же не выносили их чежу-леи, великолепно обученные бехренские воины, — главным образом из чувства соперничества. Астамиру же некоторое время назад удалось проникнуть во дворец при весьма драматических обстоятельствах, завершившихся смертью Чезру Эакима Дуана, что стало причиной нынешних беспорядков в Бехрене.
Когда Астамир в одеянии, выдающем его принадлежность к Джеста Ту, подошел к воротам дворца Чезру, два стражника, стоящие у огромных дверей, вытаращили глаза и разинули рты, а кончики их копий мгновенно нацелились ему в грудь.
— Я пришел с миром. — Мистик поднял руки ладонями наружу, показывая, что он безоружен. — Мое имя Астамир, и ятол Маду Ваадан хорошо знает меня. Именно я отправился вместе с ним в Дариан после смерти Эакима Дуана и осуществлял посредничество между жрецами-ятолами и Тогайским Драконом при заключении мира.
Пока он говорил, копья постепенно перемещались вниз и в стороны, а когда закончил, один охранник кивнул другому, и тот скрылся за дверью.
Вскоре мистика впустили внутрь, и, хотя вокруг было множество охранников, которые бросали на него угрожающие взгляды, он понял, что, по-видимому, получит желанную аудиенцию у ятола.
Его проводили в маленькую комнату и оставили там. Астамир опустился в удобное кресло и стал ждать. Минуты незаметно сложились в час, а он все еще сидел, обдумывая увиденное во время путешествия, проигрывая в уме все события и разговоры в попытке понять истинное значение серьезных событий, которые вот-вот должны будут произойти в охваченной смутой стране.
Наконец дверь отворилась, и мистик с удивлением увидел входящего в комнатку Маду Ваадана. Старый ятол остановился на пороге и сделал Астамиру знак следовать за собой. Всю дорогу, пока они шагали по коридорам Чом Дейру, мимо огромных панно и мозаичных картин на религиозные темы, ятол Ваадан не произнес ни слова.
Учитывая то, что мистик знал теперь о предыдущем правителе Чезру, все эти изображения приобрели для него новый, гораздо более глубокий смысл. Эаким Дуан использовал камень души, чтобы вселяться в тела еще не рожденных младенцев и таким образом продолжать жить в новом теле; картины же эти, словно в насмешку, изображали монахов церкви Абеля как еретиков, использующих эти самые камни. Другие прославляли Возрождение, процесс, в бехренской религии рассматривающийся как передача знания новому воплощению Гласа Бога, которого долженствовало найти среди малолетних детей Бехрена. Только сейчас, проходя мимо этих изображений, отражающих самую суть бехренской веры, Астамир по-настоящему понял, насколько хорошо Чезру Дуан сумел заморочить головы соотечественникам и сколь сокрушительным для них оказалось разоблачение его обмана. Теперь, когда все тайное стало явным, рассыпалась вдребезги сама основа религии бехренцев.
Они вошли в небольшое помещение с двумя креслами у зажженного камина и столом, сервированным едой и напитками.
— Ты пришел с сообщением от Бринн Дариель, — даже не дав Астамиру сесть, заявил ятол Ваадан.
Голос у него тоже был старческий — утомленный, дребезжащий.
— Нет, я пришел в надежде получить от тебя разъяснения, которые смогу сообщить ей, — отозвался мистик. — По дороге на юг я столкнулся с обстоятельствами, грозящими вот-вот привести к серьезным проблемам в твоем государстве, ятол.
— Я догадываюсь, о чем ты хочешь меня спросить. Ятол Бардох никогда не был в числе сторонников мирных переговоров с Тогайским Драконом, — с кривой улыбкой сказал Маду Ваадан. — Он покинул поле под Дарианом…
— Дариан-Дариаллом, — поправил его Астамир.
— Хорошо, под Дариан-Дариаллом, — устало вздохнул ятол. — Он ушел оттуда, имея в распоряжении множество солдат, которым было известно одно; в Хасинте царят серьезные беспорядки. Они пребывали в недоумении и в таком состоянии готовы были принять на веру любые измышления ятола Бардоха.
— Измышления, которые, по твоему мнению, были не в пользу Хасинты и ее нынешней власти, — высказал предположение мистик.
— Гайсан Бардох всегда был амбициозным человеком.
— Это и прежде не было секретом, — заметил мистик. — Ты опасался его, и твое согласие на перемирие, на существование открытого города, которым будет управлять Бринн Дариель, в значительной степени основывались на этом, не так ли?
— И теперь я уповаю на то, что наш друг Тогайский Дракон меня не разочарует. Это в интересах Бринн Дариель и всего Тогая — чтобы те, в чьих руках сейчас власть над Хасинтой, оказались сильнее Гайсана Бардоха. Если Бехрен объединится под его властью, этот человек не смирится с тем, что к названию Дариана теперь прибавлено слово «Дариалл». Он и тогда не хотел снимать осаду с города, яростно выступая против этого решения. Тебе все это известно не хуже, чем мне.
— Как ты считаешь, у него хватит сил выступить против Хасинты?
— Многие наши отряды все еще не вернулись в город, — уклончиво ответил ятол Ваадан.
— Получив приказ из Хасинты, они тут же прекратили осаду.
— Это правда, но, поверь, тогда мало кто в Бехрене желал продолжения битвы с Тогайским Драконом. Сейчас совсем другое дело. Ныне, когда старые разногласия не сдерживаются железной волей правителя Чезру, вся страна охвачена смутой. И я хотел бы попросить Бринн Дариель…
Голос старика внезапно прервался.
Астамир откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Пугающее, невероятное признание! Чтобы бехренский правитель не таясь говорил об ослаблении своей власти внутри страны мистику Джеста Ту — уже в одно это было невозможно поверить; но еще более невероятно признание ятола звучало с учетом того факта, что он при этом просит помощи у тогайранцев.
То, что ятол Ваадан говорит с ним столь прямо и открыто, свидетельствовало о все возрастающем уровне отчаяния, овладевшего этим человеком, подумал Астамир. Маду Ваадан мог бы принять его в зале для аудиенций, проявить обычную поверхностную учтивость, а вместо этого встречается с ним в приватной обстановке, и это подтверждало лишь, что правитель Хасинты смертельно боится Бардоха. По-видимому, слухи о том, что ятол Авру Изы собирает огромную армию, не лишены оснований.
— В данный момент возможности Бринн Дариель меньше, чем ты думаешь, — осторожно произнес мистик.
— Один ее дракон…
— Меньше, чем ты думаешь, — повторил Астамир. — И между Дариан-Дариаллом и Хасинтой нет формального соглашения.
Тусклые глаза Маду Ваадана широко распахнулись. Он сжал ручки кресла, словно собираясь вскочить и наброситься на мистика.
— Тем не менее ее позиция не вызывает сомнений.
Это заявление, казалось, немного успокоило ятола.
— Так о чем ты хотел бы попросить Тогайского Дракона?
Этот вопрос застал ятола Ваадана врасплох; он прекрасно понимал, что своими силами со всеми навалившимися на него проблемами ему не справиться, но что в самом деле может сделать Бринн Дариель? Разве что пойдет с войском в Хасинту защищать одного ятола от другого…
— Насколько я понимаю, она не питает дружеских чувств к ятолу Бардоху, — неуверенно произнес Маду Ваадан.
Мистик лишь холодно улыбнулся в ответ. Ятол Бардох был тем человеком, по приказу которого были убиты родители Бринн. Десять лет назад этот бехренский военачальник завоевывал Тогай с невероятной жестокостью, не проявляя к тогайру и их традициям ничего, кроме презрения. Да, Бардох снял осаду с Дариан-Дариалла, но сделал это отнюдь не с легким сердцем. Больше всего ему хотелось захватить город и навсегда избавиться от Тогайского Дракона.