— Я думаю, ты все узнаешь на Совете. И начальник Академии понял, что продолжать расспросы бесполезно. Поэтому он лишь едва заметно пожал плечами и сменил тему.
— Уезжаешь завтра?
— Да, на рассвете. — Лицо Грона озарила мягкая улыбка. — Толла, наверное, ужасно соскучилась. Мы не виделись почти пять месяцев.
Гагригд усмехнулся:
— Вот-вот, и я о том же, а представь, как здорово было бы если бы ты жил в небольшой усадьбе где-нибудь под Роулом, в домике, окруженном фруктовым садом, всего с парой слуг и гувернером?
Улыбка на лице Грона стала насмешливой.
— И самой большой моей заботой была бы заготовка ковлиевого варенья по осени и подрезка претутковника… — И оба рассмеялись, представив эту нелепую картину…
Грон выехал из ворот, когда верхушки самых высоких пиков только-только окрасились розовым. На этот раз его эскорт был почти в два раза больше, чем обычно. Хмурая Бука шла плавной иноходью, похрустывая инеем, за ночь покрывшим землю тонким ажурным кружевом. Через два часа, когда уже совсем рассвело, они подъехали к первой башне гелиографа. Телеграфист в полной форме торчал навытяжку у двери, встречая своего Командора. Грон остановил лошадь:
— Как дела, сержант?
Седой как лунь телеграфист расплылся в счастливой улыбке. Ну как же, его помнит сам Командор. Хотя, если честно, это было не совсем так. Просто Грон знал, что большинство телеграфистов — ветераны Корпуса. Он сам поощрял такую практику.
— Все отлично, мой Командор! Техника в исправности, последнее сообщение передал час назад. Сменщик уехал в крепость за провиантом.
Грон кивнул:
— Спасибо за службу, старина. — Грон тронул лошадь.
Он знал, что вот такая короткая остановка, пара как бы случайно брошенных слов рождают и поддерживают легенду о Великом Гроне, знающем и помнящем всех и вся и никогда не делающем ошибок. И хотя лично ему это было не очень-то и нужно, армия, безгранично верящая в своего полководца, становится намного сильнее, часто превращая его ошибки в гениальные находки. Как, скажем, произошло в битве у Совиных Ворот, когда он счел, что им не прорваться через практически непреодолимый заслон горгосцев и их единственный шанс — это, оставив заградительный отряд и бросив лошадей, попытаться уйти через ледники. А Корпус, тогда еще называвшийся Дивизией, просто разметал заслон, порвав на холодец втрое превосходящие силы, которые к тому же занимали подготовленные для обороны укрепления…
К исходу луны они добрались до Роула. На ферме все было нормально. После смерти Врена всем здесь заправлял Сторм, сам уже совершенно седой и слегка сгорбившийся. Впрочем, основные заботы лежали на его детях и внуках, каковых насчитывалось уже добрых два десятка. Но Сторм, которому принадлежала треть фермы, был достаточно обеспечен, чтобы дать каждому из них достойное образование, а троим, делавшим в гимнасиуме большие успехи, оплатить учебу в Университете. Так что на самой ферме жило не более десятка потомков Сторма, притом некоторые из них уже имели и собственные семьи.
Вечером Грон со Стормом сидели на лавочке и смотрели на звездное небо.
— …жизнь стала другой, — тяжело вздыхая, говорил Сторм. — Люди мотаются по свету, как перья. Я помню, когда отец после смерти матери ушел с нами из деревни на плато, все считали его не совсем в себе. А теперь двое моих сыновей живут в Эллоре, дочь замужем за торговцем из Саора, а трое внуков обучились в Роуле и теперь служат обучителями в Корпусных школах в Хемте, Атланторе и на Тамарисе. И никто не считает это чем-то необычным.
Грон кивнул:
— Ты прав, Сторм, сегодня все меняется намного быстрее, чем раньше. И я сам не знаю, хорошо это или плохо. Люди стали жить богаче, многие беды ушли, но им на смену пришли другие. И так будет всегда, даже когда человек научится летать как птица или плавать как рыба.
Сторм немного помолчал, потом повернулся к Грону:
— А тогда зачем все это?
Грон несколько мгновений молча смотрел перед собой невидящим взглядом, вздохнул так же тяжко, как и Сторм, и ответил:
— У нас не было другого выхода.
— Но почему все это продолжается? Творец мертв, Орден уничтожен, Горгос повержен, а ты снова мучаешь наш мир новым знанием. Зачем? Неужели нельзя остановиться?
Грон усмехнулся:
— Даже если бы все это было правдой, мы все равно не смогли бы остановиться. Человек живет ради будущего, своего, детей, внуков. И он всегда будет стараться обезопасить это будущее. Но каждый раз, когда ему будет казаться, что еще чуть-чуть, еще один рывок, и можно успокоиться, отныне он самый сильный и самый умный, и больше можно не напрягаться, тут же откуда ни возьмись вылезает новая угроза. Если не Творец с его Катаклизмом, значит, неведомый народ со страшным оружием, пришедший из-за океана, или несколько уродов с праведным гневом в глазах, готовые разнести на куски и себя, и еще кучу народу вокруг, а то и огромная гора, рухнувшая с неба. Так что мы обречены всегда быть наготове и платить своими жизнями и жизнями наших детей за то, чтобы оно всегда существовало, это будущее. А знания как-никак дают возможность платить… несколько меньше. Разменивать не один на одного, а, скажем, одного к трем или к десяти. Так что я просто даю своим… нашим потомкам шанс немного вырваться вперед, обогнать ту, неведомую угрозу. — Грон горько усмехнулся. — Причем еще не факт, что они сумеют им воспользоваться, успеют научиться тому, как отвратить угрозу. Но тут уж от меня ничего не зависит.