Бывшие жители города, почившие два дня или сто лет назад, все как один начали вставать из своих могил. Король сообразил, что это результат того колдовства, которое на его глазах творила ведьма. И как бы противно ни было ему отдавать такой приказ, он построил своих солдат и скомандовал атаковать скелетов. Ни один мускул не дрогнул на закаленных службой лицах, хотя Король знал, как трудно людям видеть в этом обличии тех, кто еще недавно был их родными, любимыми и близкими.
Солдаты пошли в атаку, но их было слишком мало. Король позволил себе забрать со стены только десять человек, боясь слишком ослабить оборону города, и их сейчас было явно недостаточно против многих десятков мертвецов, поднявшихся на службу Ведьме.
Думая о том, как и кем ему усилить отряд защитников, Король услышал шум с противоположной стороны кладбища. Взглянув туда, он увидел, как несколько скелетов одновременно рассыпались на отдельные косточки, превратившись в груду мусора. Эта помощь была очень кстати, и исходила она от королевского палача.
Вообще-то, палач не был военной единицей и потому не участвовал в битве. Однако, услышав шум на кладбище, он, как и Король, пошел туда, узнать в чем дело. Увидав скелетов, он почти обрадовался (ни один из них не попал на кладбище вследствие его работы): нашелся повод расчехлить топор. С приходом нынешнего правителя работы у палача стало совсем мало - слишком уж Король был миролюбивый, он считал, что лучше дать шанс преступнику исправиться и искупить вину, чем один раз и навсегда избавиться от проблемы посредством казни. Чтобы не закисать от безделья, палач не переставал тренироваться и вскоре достиг неплохого мастерства в обращении с топором. Особенно хорошо он наловчился с силой метать свое оружие так, чтобы поражать несколько мишеней подряд, если они стоят на одной линии. А однажды в город забрел какой-то забулдыга, и оказалось, что в прошлом он обучался магическим искусствам, пока не бросил этого ради возможности надираться в кабаках, когда захочется (то есть постоянно). Палач упросил мага припомнить несколько простеньких приемов и заколдовать его топор. Теперь брошенный топор не только летел вперед, но и возвращался в руку палача. Нужно было только еще немного наловчиться, чтобы не отрубить свою же руку.
И вот ему выпал шанс применить свое умение в настоящем бою. Пусть и не на поле битвы, но враг от этого не становился менее смертоносным. Палач проявил себя как нельзя лучше. Скелетов было так много, что, бросая топор, он всегда задевал по меньшей мере пятерых или шестерых. И если какой-нибудь из них не рассыпался в щепки от первого удара, то на обратном пути топор его обязательно добивал.
Отряд Короля с одной стороны и палач с другой зачистили кладбище в считанные минуты. Горожан сюда было не заманить, несмотря на то, что угрозы больше не было, поэтому Король оставил своих солдат палачу и наказал захоронить кости в одной совместной могиле. А сам вернулся на стену, откуда увидел, что на поле битвы развернулась очередная катастрофа.
На этот раз на бедных рыцарей и валькирий обрушился ураган. То, что и это были проделки Ведьмы, сомнений быть не могло. Уже несколько месяцев солнечная погода над столицей лишь пару раз сменялась небольшим дождиком. Ураганов здесь не бывало отродясь. Приглядевшись, Король заметил еще одно: сильнейшие порывы ветра подхватывали его воинов, поднимали в воздух, раскручивали и бросали на стены города и башен, а солдаты Ведьмы шли вперед как ни в чем не бывало.
Король отдал приказ об отступлении для тех, кто еще мог передвигаться, и королевское войско опять укрылось за городскими стенами. Не встречая никакого сопротивления на пути, вражеское войско еще раз вплотную приблизилось к башням, готовясь повторить попытку штурма.
На этот раз им на головы полилась вскипевшая к этому времени смола. Не нанося столько повреждений сразу, как бревна, огненно-горячий поток все же сумел остудить пыл нападающих. А тех, до кого не доставал его жар, палил своими огненными шарами колдун. Он, хоть и не являлся подданным Королевства, решил, что все же не учтиво с его стороны ответить на оказанное гостеприимство равнодушием перед лицом опасности, с которой столкнулся город.