Под шумок и Новороссия перетянула к себе почти сто тысяч молодых парней и девушек, десять тысяч из них перевезли на пятый материк. А молодой царь Руси Иоанн Иоаннович за три неурожайных года с помощью дешёвой рабочей силы, готовой работать за кормёжку, протянул-таки чугунку от Москвы через Тулу и Курск до Азова. Почти готова была вторая чугунка от Архангельска до столицы, а паровозы от Москвы до Риги ходили третий год.
Да, именно паровозы лет пять назад начали выпускать в Берлове (бывшем Берлине), так как с нефтью на Руси негусто, а дрова и уголь – в изобилии, воды – вдоволь. Потому и появился спецзаказ для Руси – недорогие паровозы, максимально простые в обслуживании и надёжные. Выпускали их малой серией, из унифицированных с тепловозами деталей, что давало вполне подъёмную цену. А ремонтную базу, с подачи Кожина, организовали на Руси, в Туле и Курске. Бог даст, через пяток лет можно туда и производство перевести, когда свои кадры подрастут.
Потому и вернулся в Югорусь Кожин совсем недавно, не прошло и полугода. По дороге не забыл освежить старые связи в Европе, узнать свежие новости и запустить необходимые слухи. Едва успел обжиться с дороги, как пришли неприятные новости из Петербурга о выявленных бунтовщиках и предстоящем нападении Ирландии и Скоттии. Хотя почему неприятные? Старый сыщик всегда искал возможность повернуть неприятности к своей выгоде. В чём же выгода сейчас, особенно для Югоруси?
Кожин смотрел сквозь оконное стекло на городок в устье Новой Волги и видел перед собой сотни кораблей, плывущих к побережью Острова. Видел сотни семей бунтовщиков, приговорённых к высылке, кого – в джунгли Африки, кого – на побережье Гренландии. Иначе нельзя. А почему?
– Иваныч, что мы можем предложить Петербургу? У них скоро будет несколько тысяч семей бунтовщиков для высылки и не меньше тридцати тысяч пленных ирландцев. Семьи у нас приживутся неплохо, а ирландцев можно тоже припахать, на Тасманию или Новую Зеландию. Тьфу ты, как их сейчас называют?
– Тасманию – Опричью, она напротив нас лежит, опричь то есть. А Новую Зеландию – Большим и Малым Сапогом. Это парни карту мою увидели и сразу придумали. – Петро улыбнулся, вспоминая крики и хохот своих молодых помощников. – Говоришь, тридцать тысяч ирландцев? Лет через пять они все уедут, когда плен отработают. Так какой смысл их на пятилетку брать?
– Куда уедут? В нищету ирландскую? Через пять лет у каждого здесь будут свой дом и налаженный достаток. Они сами по десятку родственников привезут. Другой вопрос, что с католичеством быстро не расстанутся, это точно.
– Так у нас не Остров, католиков пускать можно, лишь бы не мусульман и протестантов, а костёлы строить не разрешим, да и в избирательных правах урежем. Захотят выдвинуться – примут православие. Не захотят? Всё равно обрусеют за пару веков. – Головлёв улыбнулся и продолжил: – И у нас есть что предложить Петербургу за прибывших ирландцев и ссыльные семьи. Очень даже есть. Товар редкий и ценный: листья и масло эвкалипта, листья и масло дерева гингко, ещё почти сотня местных растений, животных и насекомых, не считая тысячи тонн фруктов в рефрижераторах и редких консервов. Уверен, что Валентин согласится принять всё в качестве аванса. А по остальной оплате договоримся как-нибудь. На прошлой неделе геологи вроде нашли золотые выходы, с валютой будет лучше, сможем рабочим платить. Хоть сто тысяч душ дополнительно привезём.
– Тогда подумай о континенте. Если мы поможем спровоцировать большую войну против Новороссии и Западного Магадана? Какие территории выгодно захватить, что отдать Руси и Королевцу? Шведы, как я тебе говорил, последние годы обиду копят, мало им денег и власти в Европе. Хотят Данию подмять и нас потеснить. Австрияки добра не помнят, новые генералы подросли. Не считая всякой шушеры вроде Швейцарии, Венеции, Генуи. – Николай уселся на своё место и налил стакан кваса. Отпил добрую половину, вздохнул довольно и вернул стакан на стол. – Давай прикинем, стоит ли затевать это в Европе сейчас, или необходимо подождать. Если стоит, то уточним наши планы, и я отплыву туда. Пока живы, надо успеть замирить Новороссию и её соседей, чтобы лет сорок никто кукарекать не мог.