По-видимому, это название что-то сказало служанке, потому что она тихо ойкнула и тут же исчезла, оставив витать над столом нежный запах лавандового масла. Как видно, она была изрядной чистюлей и тратила не такое уж и большое жалованье на благовония. Кремень хмыкнул. Да-а-а, за те пять лет, что он провел в рядах Корпуса, жизнь на гражданке изрядно переменилась. Если уже и простые служанки могут себе позволить покупать благовония, то сколько добра можно снять с тех, кто побогаче… Но эта мысль прошла как-то краем, просто по инерции, не вызвав ни малейшего желания действовать. Если народец так оброс жирком, значит, популяцию шакалов, каким и он сам был раньше, изрядно проредили. По правде говоря, пять лет назад он запродался (как он тогда считал) корпусному вербовщику именно из-за того, что «волкодавы» стратигария уже дышали ему в спину. От некогда лихой банды, заставлявшей отстегивать дань даже самые большие караваны, следовавшие по Пензалийской дороге, остались лишь жалкие ошметки – все ближайшие соратники либо были в колодках, либо украшали собою придорожные дубы, а он метался между Пензалой и Роулом, мучительно ища щель, в которую можно было бы забиться…
– Значит, это ты с Багровой эскадры, сынок? Кремень отряхнул воспоминания и повернул голову на голос.
К их столу неторопливо подошел мужик, одетый в поношенную, но чисто выстиранную и выглаженную деревянным катком тунику, на которой, к их удивлению, красовался почти новый сержантский шеврон. Кремень удивленно присвистнул:
– Тебя наградили правом носить шеврон? Мужик усмехнулся:
– Нас всех наградили таким правом… всех, кто выжил тогда… Кремень замер. Он слышал только об одном случае, когда всех выживших… и мертвых занесли в списки Корпуса «навечно», что автоматически давало право носить знаки различия Корпуса и после увольнения из его рядов. Впрочем, на тех, кто был занесен в списки Корпуса навечно, понятие «увольнение из рядов» не распространялось. Они считались «в бессрочном отпуске», причем все – и живые, и мертвые. Поэтому им продолжали платить денежное содержание (за мертвых его получали вдовы или, если таковых не было в наличии, сиротские приюты), а живых приглашали на присягу и церемонии вручения сержантских шевронов. Кремень окинул взглядом таверну. Да-а, теперь понятно, как этому ветерану удалось прикупить таверну на таком бойком местечке и так прилично ее обустроить. В Корпусе платили не то чтобы очень щедро, но неплохо, так что и он, Кремень, мог при желании купить себе таверну, но где-нибудь подальше, в мелком порту, куда заходят в основном только рыбацкие посудины, или в не слишком крупном селении на каком-нибудь торговом маршруте. Вот только на большинстве торговых маршрутов ему делать нечего. Его там уже успели запомнить. Накрепко. И если для «волкодавов» стратигария он теперь уважаемый ветеран Корпуса, то для большинства тех, с кем он встречался в прежние времена и кто знает его под старым именем, он по-прежнему грязный бандит и убийца…
– Значит, ты один из Сорока бойцов?
Голос Булыжника отвлек Кремня от размышлений. Хозяин таверны опустил на стол три кружки с солодовым хмелем, которые принес, пододвинул две из них гостям, а третью поднес ко рту и сделал звучный глоток.
– Слушай, а мне всегда было интересно, как там у вас было на самом деле? Похоже на то, как рассказывают?
Хозяин шумно вздохнул и сделал еще один глоток.
– И да, и нет. Я, честно говоря, и не помню. Когда нас подняли по тревоге, нам никто ничего не объяснил. Ни сколько там будет этих тварей, ни как далеко нам идти. Впрочем, если честно, никто из нас об этом и не спрашивал. Лейтенант сказал, что вансаны захватили шестерых наших и собираются посадить их на кол. А то, что этих вансанов было больше шести сотен, мы узнали только после боя. А тогда… мы просто торопились. Очень торопились. И все-таки опоздали… Так что когда мы вышибли ворота и увидели наших ребят, корчащихся на кольях, и измазанные их кровью рожи тех тварей… мне уже было некогда считать, сколько их там. – Он хмыкнул. – Когда мы наконец добрались до ворот, я думал, что сейчас упаду и больше не смогу пошевелить даже пальцем…
Булыжник понимающе кивнул:
– Ну еще бы, вы прошли за сутки почти пять десятков миль…
– Так вот, когда я увидел ребят… откуда только силы взялись. Говорят, лейтенант погиб одним из первых. Поймал арбалетный болт еще в воротах. Может быть. Стреляли они густо. Когда я очухался, во мне самом торчало три штуки, вот здесь, здесь и здесь. – Хозяин задрал рукав, оттянул ворот и задрал полу туники, показывая шрамы. – Но там уже не надо было никем командовать. Да и невозможно. Мы просто взбесились…
И он поднял кружку. Оба гостя стукнули о нее своими, и все трое молча выпили. Этот молчаливый тост имел свое название: «За тех, кого с нами больше нет». По традиции он был третьим по счету. А четвертый звучал так: «За то, чтобы за нас не пили третий». Хозяин крякнул и, чуть повернув голову, крикнул:
– Лаиса! Неси еще солодового… и свинину с овощами тоже.
Когда на столе перед ними появилось большое блюдо с кусками тушеной свинины и овощами, а их кружки вновь наполнились хмельным напитком, старый сержант повернулся к Булыжнику:
– Так ты, сынок, с Багровой эскадры?
Тот кивнул:
– Да.
– Меня зовут Пагрим. Я когда-то ходил на самой «Росомахе».
– Меня зовут… Булыжник, а это Кремень. Мы с ним вместе проходили «давильный чан» в Западном бастионе.
Хозяин таверны понимающе кивнул и, прищурившись, заметил:
– Судя по именам, вы в свое время изрядно погуляли на караванных путях. Ну да ладно. Не мне вас судить. Я и сам когда-то… – Он хмыкнул и, подняв кружку, провозгласил: – За Корпус, ребята! За то, что он дает шанс любому. И да будут прокляты те, кто не сумеет им воспользоваться.
Булыжник и Кремень незаметно переглянулись. Они слышали, что нет более страстных ревнителей славы Корпуса, чем старые сержанты-ветераны. Сказать по правде, Кремень и сам чувствовал в себе что-то такое. Недаром его охватило омерзение, когда в одном из поселений вольных бондов, в котором они остановились на ночлег во время дальнего рейда, он стал свидетелем публичной порки. Многие ветераны, после увольнения сбившись в команды, уходили дальше в степь и основывали там новые поселения. Корпус поощрял подобную практику, бесплатно снабжая их так называемым набором поселенца со всяким необходимым добром, начиная от плотницкого и земледельческого инструмента, отрезов материи и одежды и кончая семенами, а также покупая на венетских и хемтских рынках рабынь и поставляя их в подобные поселения в качестве домохозяек. Кроме того, Корпус охотно выделял людей для конвоирования караванов, перевозивших товары, заказанные поселенцами и закупленные для них купцами. Рабыни чаще всего не особо долго носили ошейники, через какие-то полгода становясь полноправными хозяйками свежеотстроенных домов, а потом и матерями многочисленных семейств. Весь быт таких поселений очень сильно напоминал распорядок дня приграничных фортов. Впрочем, это было объяснимо. Эти поселения частенько становились объектом налетов незамиренных кочевников. Да и сами поселенцы не оставались в долгу, частенько сбиваясь в ватаги и пощипывая незамиренных. Как правило, основным объектом охоты во время подобных рейдов становились скот и женщины… Привезенных рабынь на всех не хватало, и недостаток жен восполнялся таким вот образом. Жены из пленниц получались ничуть не хуже, чем из рабынь. Так вот, один из поселенцев из только что прибывшей партии, выполняя обязанности пастуха, умудрился продать часть скота какому-то кочевью. Когда его проступок стал известен, Совет командиров приговорил виновного к полусотне плетей, лишению имени и… запрету взять женщину в дом в течение года. «Пока, – как гласил приговор, – Совет не убедится, что преступник сможет воспитать своих будущих детей как сыновей и дочерей ветерана Корпуса, а не как ублюдков безымянного преступника». Но больше всего его поразила формулировка преступления. Преступник был наказан не за обман, не за мошенничество, не за нанесение ущерба имуществу других, а за… «небрежение честью Корпуса». Эти люди готовы были простить многое, но Корпус, по их твердому мнению, должен был остаться незапятнанным. Хотя, так же как и Корпус, они оказались способны дать человеку второй шанс. И сейчас хозяин таверны намекнул им об этом же…