— Что ты собираешься сделать? Алексей не нужно, — Володя шагнул вперед, но хмурый капитан, ухватил его за локоть и отодвинул в сторону. Он уже всё понял, и мешать мне не собирался.
— And what’s your name? — равнодушно спросил я.
— Сэм. Сэм Пэкстоун, — ответил блондин, напряженно наблюдая за мной.
— Понятно, — я направил на него винтовку. — Go to Hell, Sam Paxstone.[47]
— No, — блондин побледнел и отшатнулся назад.
— Yes! — злорадно улыбнулся я, нажимая на спусковой крючок. Короткая очередь отбросила американца назад. Он пару раз дернулся в предсмертной судороге и застыл.
Я опустил винтовку. Расстрел спецназовца удовольствия не доставил. Но на душе стало чуть легче. Эта довольно ухмылявшаяся тварь, взорвавшая Аллу гранатой, землю больше топтать не будет. И никого из наших больше никогда не убьет…
15 апреля. 1979 года. Провинция Гавана. 8.30 утра (окончание)
— Леша, сейчас не время для споров, — рычал майор. — Надо уходить в Сан-Хосе.
— Уходите, — согласился я. — Но без меня. Мне надо тренера и товарищей выручать. И Аня моя с ними. Прикажете об этом забыть?
— Прикажу! — рявкнул Сосновский. — Нас всего пять человек, вместе с тобою. И то, если заберем Хосе с нами и оставим Гектора одного, караулить пленника в подвале. Что мы можем сделать?
— Многое. Например, сегодня утром — расправились с отрядом «тюленей» и кубинскими предателями. Лопеса с двумя помощниками положили, ещё троих на складе. Из пятнадцати спецназовцев, только один живой остался. А нас всего восемь человек было, не считая Мартинеса.
— Сергей Иванович, — после секундной паузы я проникновенно глянул в глаза майору. — Если мы сейчас помчимся в Гавану, сможем успеть спасти тренера, ребят и Аню. Не дай бог, они погибнут или будут вывезены в Америку. Я этого никогда не прощу. Ни себе, ни вам.
— Леша, — устало вздохнул Сосновский. — Ты же понимаешь, не всё так просто. Нам приказано с тебя пылинки сдувать. Самим лечь, но тебя вытянуть в любой ситуации. А если не получается…
Сергей Иванович многозначительно помолчал и добавил:
— Тогда у нас есть приказ. Ты ни в коем случае не должен попасть в руки американцев. Понимаешь, о чем я?
— Понимаю, — я криво усмехнулся. — Не маленький. Ликвидируете.
— Именно, — насупился майор. — Леша, ты для меня не чужой человек. Но есть интересы страны. И если надо будет, как бы мне потом хреново ни было, я тебя зачищу. Переживать и терзаться буду потом, но в нужный момент рука не дрогнет.
— Знаю, — невесело усмехнулся я. — Можете прямо сейчас и зачистить. Все равно мне нужно в Гавану. Сами подумайте, что предлагаете. Как мне жить дальше, если они погибнут, а я мог, но ничем не помог, ничего не сделал? Я же всю жизнь последней сволочью себя чувствовать буду. Сам же с вами вместе боролся против предателей, за свою Родину. И зачем, скажите? Чтобы в нужный момент, когда нужна моя помощь, предать самому? Бросить тренера, друзей, девушку и спасать свою шкуру, прикрываясь тем, что я нужен стране? А они, значит, не нужны? Или менее важны? Оправданий можно найти множество. Но вот в чем вопрос: я не хочу их искать и точка. Или я один либо вместе с вами еду в Гавану и попытаюсь вытащить своих, или выполняйте приказ и валите меня прямо здесь, товарищ майор. А если вы попытаетесь меня скрутить и вырубить, я буду сопротивляться. А потом всю жизнь ненавидеть вас и того, кто отдал это приказ. На предательстве ничего хорошего не построишь. Какими бы высокими материями и правдоподобными оправданиями ни прикрываться.
Я на минуту замолк, давая майору осознать всё сказанное, и добавил:
— Решайте скорее, я жду.
Сергей Иванович молчал минуты две, кидая на меня тяжелые взгляды исподлобья и о чем-то напряженно думая. Затем тяжело вздохнул:
— Ладно, можешь считать, что меня убедил. Я, конечно, могу лишиться погон за невыполнение приказа, но ты, мать твою, прав во всем. Попробуем их вытащить.
— Вот это правильный подход, товарищ майор, — повеселел я. — А насчет, погон не волнуйтесь. Думаю, у меня найдутся доводы для товарища Ивашутина. Если понадобиться с Машеровым и Романовым поговорю, но все будет хорошо.
— Сначала надо твоих друзей спасти и вместе с ними ноги унести, — криво усмехнулся Сосновский. — О сохранении погон потом будем думать, если выживем. Но я не договорил. У меня есть условие.
— Внимательно вас слушаю, Сергей Иванович, — я напрягся, ожидая подвоха.
— Ты слушаешься меня. Беспрекословно! — заявил майор. — Руковожу я, ты и другие подчиняются, моментально, без споров и пререканий. Согласен?