18 января 1979 года. Подмосковье (окончание)
Через минуту возле меня оказался взъерошенный, с растрепанной шевелюрой Иван Дмитриевич. Свою шапку-ушанку он успел где-то потерять, а аккуратно причесанные седые волосы разлохматились, и кое-где вздыбились. И теперь старик пятерней зачесывал их обратно.
После поимки Андропова капитан усадил Березина в грузовик «Беркута» вместе с бойцами, доверительно попросив ветерана как опытного сотрудника присмотреть за бойцами и пленными. Польщенный старик, чуть помялся, увидел мой еле заметный кивок и согласился.
Когда началась стрельба, дед, слышавший переговоры по рации, и уловивший к чему идёт дело, был уже вооружен трофейным «ТТ», взятым у одного из бойцов. Он выпрыгнул из машины, перекатился под укрытие заднего колеса и оттуда вел огонь.
Как только бой закончился, старик сразу поднялся и двинулся к «УАЗу». Увидел меня и облегченно выдохнул:
— Слава тебе, Господи.
Ещё бы чуть-чуть и истово перекрестился. У него даже пальцы в троеперстие сложились, и ладонь инстинктивно к груди дернулась. Вовремя опомнился и смущенно улыбнулся, опустив руку.
— Не знал, что вы, Иван Дмитриевич, верующий, — улыбнулся я, подходящему Березину.
— Повоюешь с моё, тоже верующим станешь, — проворчал старик. — У меня батюшка с матушкой верующими были, церковь на выходные и праздники исправно посещали. И я, когда совсем мальцом был, с ними ходил. Отец Амвросий, царствие ему небесное, меня грамоте и счёту учил, Библию читал и толковал. Приглянулся ему наверно, чем-то. Другие детишки бегают по деревне, палками машут, в лапту и городки играют, босыми пятками сверкают, а я к знаниям с малолетства тянулся, учиться хотел. Вот и уделял он мне внимание. Очень душевным человеком был наш сельский священник. В отличие от многих попов толстопузых, всех по именам знал, здоровался, никогда не отказывал выслушать, а страждущим помогал, чем мог. Сам здесь вырос и сюда же вернулся после семинарии. Так что, я с рождения с богом в душе рос. А после революции другие ветры подули. Я из села уехал, на рабфак поступил, комсомольцем стал. А в сорок втором, когда своих бойцов, убитых диверсантами, хоронил, сам не заметил, как перекрестился и царствия небесного убиенным пожелал.
— И как же это у вас в душе укладывается, коммунизм и религиозность? — улыбнулся я. Похоже, старик разговорился от волнения. Переживал за меня сильно, не будучи рядом, вот и пробило его на рассказы о своем прошлом.
— А никак, — отмахнулся Иван Дмитриевич. — В церковь я не хожу, свечки не ставлю. Считаю, что, если у человека в душе зло, никакие молитвы ему не помогут. Просто стараюсь жить по совести. А такое бытие очень много общего с библейскими заповедями и православием имеет. Вот только не со всем я согласен. Терпение дело хорошее, но не всегда. В иных ситуациях, оно в рабство и жизненные трагедии превращается. И «не убий» заповедь тоже так себе. Иных тварей не только можно, но и нужно жизни лишать, чтобы меньше зла окружающим несли. А бог… Он в душе должен быть. Лучший храм для верующего — это сердце. А попы, церкви это уже дело вторичное. По большому счёту человеку для общения с богом посредники не нужны. Только тот, кто духом колеблется, или нуждается в утешении, идёт к пастырям. Такое моё мнение. Если подытожить, я не особо религиозен. Но к верующим отношусь нормально. Для меня главное, чтобы человек был стоящий, а что у него на груди, крестик под рубахой спрятан, или комсомольский значок на лацкане пиджака, не интересует. Но иногда, как говорил мой фронтовой товарищ Гриша Туманов, вот вроде и знаешь, что бога нет, а где-то в глубине души хочется верить в высшую справедливость. Что где-то там высоко в небесах сидит Всевышний и всем подонкам по заслугам воздает. Даже если в этом мире им удалось избежать наказания, то там наверняка черти голой задницей на сковороду посадят. С этой верой жить намного легче.
— А коммунизм тут причем? — я с интересом ждал продолжения.
— Коммунизм, Леша, это тоже вера, — усмехнулся старик. — Но вера в светлое будущее, построенное руками людей здесь и сейчас. И знаешь, я ещё на рабфаке начал читать классиков марксизма-ленинизма, и, к своему удивлению, обнаружил много сходства с православием. Вот смотри, по церковным канонам, люди рождаются равными. И марксизм утверждает, люди должны быть равными по возможностям и правам. А какое нахрен равенство было в той же царской России, когда одни рождаются с золотой ложкой во рту, и проводят свою жизнь в праздности и неге, посещая балы, светские салоны, выставки художников, а другие пашут за копейку, надрываясь, вытягивая последние жилы, чтобы самим не умереть с голоду? Барин в своем поместье, промышленник на заводе царь и бог, а крестьяне и рабочие хуже скотины. Вот здесь и закавыка кроется. Священники призывают нищих терпеть все унижения, обещая рай в загробной жизни, поскольку нынешний порядок нам богом был дан. А большевики хотели сменить общественный строй на более справедливый для обычных людей — вот вся и разница. Ладно, я чего-то разговорился не по делу. Не обращай внимания, старею, наверно.