Мы смотрели друг на друга несколько минут. Мы на нее — через прицелы. Она же даже не желала брать ружье в руки и была абсолютно открыта.
Китаянка протянула ей смоченный бинт. Она взяла, долго смотрела на него озадаченно, а потом медленно утерла лицо. Ее взгляд снова задержался на грязной материи, как если бы она с трудом верила в то, что только что стерла с лица целый литр крови.
Но вот я смог увидеть ее лицо. Оно изменилось с того самого первого момента, когда я увидел ее впервые. В бункере. На фоне умирающего Хека.
Она сломалась.
Она более не была охвачена гневом.
Она больше не представляла угрозы.
И я опустил автомат.
— Амир! — тут же злобно бросил Джамаль.
— Опусти!
— Но командир!
— Приказываю опустить оружие! — повторил я громко.
Нехотя солдаты один за другим опускали автоматы, но держали пальцы на крючках.
И тогда она сделала шаг ко мне. Потом второй. Потом еще один. Солдаты занервничали, снова стали переступать с ноги на ногу, готовые броситься на демона в любой момент.
Я же благосклонно приглашал ее на свою половину территории.
Она остановилась всего в полуметре от меня. Такая живая. Настоящая. Совсем не такая, как была на экране монитора. Она была человеком. Не знаю, как ей удавалось прятать в себе это чудовище, но сейчас она была одной из нас. Я знал это. Чувствовал.
Ее голубые глаза смотрели мне прямо в душу, как будто могли прочитать мои мысли, мои намерения… мою боль…
А потом она заговорила.
— Мне кажется, я отобрала у тебя что-то очень дорогое.
Ее хриплый голос прозвучал так неожиданно. Наверное я до сих пор не мог осознать ее двуличие. Шайтаны не говорят, они лишь рычат и сипят. Она же казалась совершенно нормальным человеком. Необычным, конечно. Но недалеким от меня.
Я тяжело кивнул.
Прощальная улыбка Хека, которая в наш последний момент еще не была прощальной, предстала перед глазами, как если бы он стоял здесь сейчас.
— Мне очень жаль, — сказала она чуть громче.
А потом закашляла, нахмурилась. Я понял, что у нее сломана рука. Она чувствует боль.
— Видимо, и мы отобрали у тебя не мало, — ответил я.
И окинул взором разрушенный ангар — результат ее мести.
— «Иерихон» мог убить нас.
— А я думал, что он может нас спасти.
— Командир! Она атаковала базу! Она со своими бойцами истребили всех в Нойштадте! — крикнул Хатха.
— Ей нельзя верить, Амир! — добавил хрипящий Корвин, которого мы вытащили из заваленного Стража. — Триггер всегда предупреждал об опасности с ее стороны!
Мне кажется, я никогда по-настоящему не был товарищем своим солдатам. Мы слишком разные. Они пугливы. Я безрассуден. И все же мой приказ был для них отныне единственным верным.
— Здравствуй, Корвин, — тихо произнесла она.
Поприветствовала так устало, как изнуренная мать — взбалмошного сына.
Корвин в ответ наставил на нее дуло автомата.
— Отставить огонь, Корвин! — я повторил приказ.
— Да пошел ты! Ты мне никто!
— Он твой командир! — заступился Джамаль.
— Никто из вас мне не начальник! Я всегда служил и буду служить Желяве!
— Желява давно сдохла, придурок! Все, что осталось от ее Генералитета… ну… это … в общем, она его съела! — ответил блондин с иероглифом на лбу, указывая пальцем на ту, что они звали Тесс.
— Опусти, автомат, солдат! — теперь уже крикнул другой солдат.
— Видишь, Амир? Видишь? Об этом Триггер и предупреждал! Этим она опасна! Она вводит вас в заблуждение. Не всех сразу! Постепенно! Обрабатывает мозги, натравливает вас одного на другого, а потом сталкивает лбами, как сегодня! Тебе было мало жертв?
— Эти жертвы — результат страха твоего Полковника, не желающего признавать свою отсталость! — огрызнулась Тесс. — Он хотел убить нас! Всех до единого! А чем мы хуже него?
— Тем, что заражены!
Кричащая правда Корвина вознеслась к потолку ангара, отразилась от поверхностей стен, размножилась эхом через груды валунов. Она призывала устрашиться, но почему-то прозвучала неубедительно.
— Вирус в твоей крови… ты опасна для нас? — спросил я.
Она ответила не сразу.
— Да. Моя кровь опасна для тебя.
— Но ты не хочешь меня убить. Почему?
— Потому что это мой выбор.
Ее ответ резанул мою вселенную. Такой четкий и понятный, но в то же время неожиданный.
А потом она приблизилась ко мне настолько, что я почуял ее смрадное дыхание изо рта, в котором умер Полковник.
— Мы сами выбираем свое будущее, Амир. И я устала от бессмысленных смертей. Может, ты тоже?
Очень. Очень устал.
— Давай перестанем воевать и уже начнем выживать. Вместе.
Она протянула руку, покрытую все той же корочкой засохшей крови. Я представил, как всего час назад она вспарывала этими руками человеческие тела, и скорее всего под ногтями у нее остались частички органов, сухожилий, плоти…
Я собирался пожать эту кровавую руку, всем своим видом подтверждающую, что это — рука дьявола, и ничего хорошего от нее не жди. Но опять. Почему-то во мне не было страха, не скреблось ожидание подвоха. Я видел в ее жесте искренность, бессилие, граничащее с отчаянием. Но в то же время едва уловимый, но ощутимый внутренний стержень веры в собственную правоту, в собственные силы.
Она знала, что победит.
И отправиться в будущее с человеком, уверенным в том, что она делает, уже было не страшно.
Я протянул руку в ответ, крепкое рукопожатие обозначило новую веху в истории человечества.
[1] Моджахед (араб.) — борец за веру, за правое священное дело
[2] Га́мельнский крысоло́в (нем. Rattenfänger von Hameln), гамельнский дудочник — персонаж средневековой немецкой легенды, согласно которой музыкант избавил город от крыс, околдовав их мелодией, исполняемой на флейте.
Глава 7. Пятьдесят лет спустя
26 февраля 2121 года. 08:00
Тесса
Я проснулась за полчаса до звонка будильника. Удивительно, как прочно в меня въелись привычки юности. На Желяве звонок подъема доводил до инфаркта своей громкостью и внезапностью, а потому очень быстро организм сам настраивал свои биологические часы так, чтобы проснуться раньше истошного звонка. Прошло уже полвека, а я до сих пор не потеряла эту привычку.
Я медленно села в кровати, лениво потянулась, а потом измученно поплелась в ванную. Сегодня отражение зеркала мне приятно. Я больше не ношу шрамы от ожогов на лице, лысина исчезла, я обзавелась красивой длинной шевелюрой светлых волос, и весь мой внешний вид пышет здоровьем и энергией.
Но меня не покидает мысль о том, что настолько, насколько вирус излечил меня снаружи, настолько же изуродовал изнутри.
Праздничное настроение ежегодной знаменательной даты меня не трогало. Как в принципе и всегда. Завтрашняя дата полна противоречий, не думаю, что смогу их разрешить в скором времени. И пусть всё вокруг украшено разноцветной мишурой и плакатами, пусть разливают шампанское и поют хвалебные песни, пусть организовывают торжественные парады и играют гимны, солдаты и ветераны, бывшие свидетелями той последней битвы, всегда будут скорбеть в этот день.
Когда-то давно в Хрониках я нашла любопытные записи одного парня, который обижался на своего деда из-за того, что тот не желал рассказывать ему о своем участии во Второй Мировой Войне. Для юнца то были любопытные детали истории: продвижение войск, разворачивание фронтов, военные операции и жизнь в тылу. Для деда же, который его обидел своим молчанием, то была жизнь, наполненная болью и смертями. Он не хотел возвращаться туда даже в воспоминаниях.
Ежегодный парад, как всегда, пройдет в центре Нойштадта. Жители будут чествовать своих отцов и дедов, матерей и бабушек, отстоявших свой дом, генералы и командиры толкнут благодарственные речи сквозь слезы, пройдет торжественное награждение выдающихся работников отраслей. Весь день будут транслировать документальные фильмы, собранные из видеозаписей с костюмов, танков, Стражей из самой гущи сражения. Будут демонстрировать и фильмы послевоенного времени о том, как мы восстанавливали свой дом, возвращали свою жизнь к норме.