«Я не смог, — подумал Чойс, — все пропало, мы мертвы», — но тут увидел, как улыбка Вольфганга погасла. Он медленно обернулся. За его спиной грозными редутами Света возвышались войска Ангелов, чьи хмурые лица горели желанием сразиться со своим извечным врагом. И тут вдруг Чойс осознал, что он, и Лоу, и Шамиссо, и Фонсека стоят во главе этого войска. Он услышал, как Фонсека торжественно произнес:
— Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять? — и зашипел в ответ на его слова Шамиссо.
Пьянящая сладость предстоящей схватки наполнила грудь Чойса. Он выдернул свой меч из ножен, его легкие расширились, чтобы исторгнуть клич, но мощный хор голосов грохнул за его спиной:
— Сефирот!
И такой же мощный хор войска Вольфганга ответил:
— Келифот!
И две силы, светлая и темная, ринулись друг на друга.
25
Никогда еще глаз людской не наблюдал более грозного, более величественного и впечатляющего зрелища. Все панорамы сражений меркли перед этой схваткой, где схлестнулись силы, о которых людьми слагались лишь легенды и невнятные пророчества. Битва была смертельной: это был очередной Армагеддон, который был еще фатальнее предыдущих, ибо Вольфганг поклялся уничтожить мир. Звон мечей, сотворенных из небесного пламени и жаркого огня ада, слился в один звук, в котором раскаты грома тонули, как в бушующем море. Вопли разъяренных ангелов и демонов метались по всему Храму и настигали собственное эхо, отражающееся от стен, а вспышки пламени на месте погибающих осветили темный с начала веков Храм Чаши Гнева.
Чойс также пошел в атаку на полчища демонов во главе ангельского войска, но вскоре понял, что эта битва не для него: серебряный клинок свободно проходил сквозь огненную плоть существ Тьмы, тогда как он сам несколько раз лишь чудом избежал смерти. Поэтому ему пришлось покинуть поле брани и отойти в сторону, к самому основанию пьедестала. Он никак не мог выглядеть в этом море грома, огня и мелькания вспышек своих друзей и напрасно пытался отыскать их: Лоу, Фонсека и Шамиссо бесследно затерялись среди сражающихся. Поэтому Чойс, отчаявшись найти их, перенес свое внимание на общую панораму битвы.
Это было великолепно. Со стороны битва была еще грандиозней, ибо исход борьбы между Светом и Тьмой был еще не решен. Но ему все же удалось выявить в общей картине хаоса некоторые закономерности, умиротворившие его. Светлая стена ангельского войска очень медленно, но неуклонно теснила войско Вольфганга, и над головами Войска Сефиротов мелькали узкие, длинные полоски молний. То были мечи. Молния вспыхивала, падая вниз, и тут же за этим следовала другая вспышка: это, сгорая в один миг, умирал демон. Темные порождения мира преисподней и элементалов зла гибли сотнями.
Он так увлекся этим зрелищем, что даже не заметил, как от общего побоища в том месте, где схлестывались две силы, отделилась небольшая группа, которая устремилась к нему. Повернувшись, он едва успел заметить безумные глаза Вольфганга, прежде чем на него обрушились раскаленные мечи-молнии. Власть, которой обладал Подсвечник, все же сделала Чойса несколько легкомысленным, прежде он никогда бы не допустил такой нелепой промашки. Перед ним вырос огромный четырехрукий демон, держащий в каждой руке по мечу. Решив наверстать упущенное, Чойс уничтожил его и огляделся. С другой стороны к нему подбирались какие-то приземистые существа в красных колпаках. Чистая магия Подсвечника убила и их. Вольфганга нигде не было. До этого, когда Чойс осматривался, он успел заметил немного поодаль высеченную в пьедестале узкую лесенку, ведущую наверх. По ней и ушел Вольфганг, стремясь достигнуть вожделенной цели. Чойс тоже устремился наверх. Лесенка была очень узкой, даже больше, чем казалась со стороны, ступени были расположены так часто, что даже когда Чойс стал прыгать через одну, он все равно семенил, точно слабосильный старец.
Еще один, последний, поворот, и он, запыхавшись, с мечом в одной руке и Подсвечником в другой выскочил на большую площадку. Это была самая верхушка пьедестала, то место, где стояла Чаша. Теперь Чойс смог разглядеть ее получше. Она возвышалась прямо перед ним, огромная, темная от прошедших времен и тысячелетий, с изогнутыми плавными ручками, похожими на изящные руки женщины, когда она кладет их себе на бедра. Вся она была покрыта сценами и эпизодами из Апокалипсиса.
Некоторые Чойс узнал: он видел их по пути сюда. Но и здесь, как он понял, не было падения Чаши.
— Она падет, — раздался голос, и Чойс рывком повернулся. К нему медленно, словно готовясь к прыжку, приближался Вольфганг. По его лицу блуждала странная оскаленная улыбка. Его глаза горели темным огнем, таким же, что пылал на конце единственной свечи Канделябра Вав.
— Напрасные надежды, Эдмунд, — продолжил Вольфганг. Чойсу пришлось повернуться к нему лицом. — Обычно я стараюсь доделывать все до конца.
— На этот раз ты не довершишь до конца то, что задумал, сын Торгильса, — торжественно сказал Чойс. — Ибо я преграда на твоем пути.
Вольфганг удивленно взглянул на него.
— Я не должен позволить опрокинуть тебе Чашу, — продолжал Чойс. — Живя здесь, я решил испробовать свою роль спасителя мира и не намерен уступать тебе.
— Ты очень скромен, — съязвил Вольфганг.
— Когда я тебя уничтожу, мне простят мои недостатки.
— Не бойся, — вдруг сказал Вольфганг, но Чойс в пылу очередной намечавшейся схватки не понял его слов. — Все пройдет удачно. Можешь так и передать это тем, кто над тобой. Они победят и на этот раз.
— А?
— Просто иди. Иди, и все.
— Как ты опрокинешь Чашу? — спросил его Чойс, переводя разговор на более понятную и близкую тему.
Вольфганг внезапно захохотал, глядя на него.
— Кто послал сюда такого дурня? Ты вообще понимаешь, что делаешь? Понимаешь, за что борешься?
— А? — опять не понял Чойс.
И вновь он чуть было не прозевал молниеносного движения Вольфганга. Он еле успел отклониться в сторону, выронив меч, когда пламя Канделябра выросло, дотягиваясь до его груди. Пламя Подсвечника вновь встретилось с огнем Канделябра. Чойс чувствовал страшное давление со стороны магического оружия Вольфганга, его силу, он чуть было не поддавался под его напором, но поддаться Канделябру означало погибнуть. Собрав все свои силы, он послал ответный импульс. Давление немного ослабло.
И вновь яркая вспышка. Методы Вольфганга отличались большой однотипностью: он опять куда-то скрылся.
Чойс начал медленно идти вдоль стены, ища какую-нибудь дверь, куда мог уйти Вольфганг. Он знал, что время у него есть: его противник был не из тех, кто делает все сразу. Сначала он любил превратить собственную победу в аляповатый балаганный фарс.
Наконец Чойс заметил узкую, почти неприметную дверцу. Он поднял голову. Пьедестал лишь казался снизу таким доступным. Позади Чаши он поднимался на один с нею уровень, и на этом выступе постамента был укреплен громадный заостренный молот, который стоило только отпустить, и он разобьет Чашу вдребезги. Молот был закреплен большими металлическими стержнями.
Он так долго лез наверх по запыленной лесенке, что почти отчаялся найти Чашу целой. С секунды на секунду он ждал, что сейчас мир обрушится ему на голову смертельным каскадом, все дальше и дальше разрушая мироздание подобно расходящимся по воде кругам от брошенного камня.
Но ничего не происходило. Внезапно он наткнулся на вторую дверцу, пнул ее так, что она соскочила с петель, и выбежал наружу, оказавшись на возвышении, где был укреплен молот. Чойс ожидал чего угодно: что молот будет уже на полпути к корпусу Чаши, что один из стержней будет уже вытащен из своего гнезда, что… Но Вольфганг просто ждал его. Стоял и ждал, заложив руки за спину и странно улыбаясь.
У Чойса были уже наготове некие слова. Но, когда он громко их выкрикнул, он понял, что они здесь просто не к месту. Эти слова было хорошо адресовать Вольфгангу, расшатывающему стержень, Вольфгангу, заносящему меч, Вольфгангу торжествующему. Эти заранее заготовленные слова Чойса не были образчиком изящной высокопарной словесности из куртуазных рыцарских романов, не были словами благородного Роланда или не менее благородного Амадиса, обращенными к противнику. Эти слова были: