Ворон приобнял непривычно дружелюбную Алису. Тоже радовался, что всё прошло тихо, спокойно и — пока — без ощутимых последствий для них.
Катя притихла, пыталась определить для себя повисшую в машине атмосферу, но первый раз с подобным сталкивалась. И хотя Ворон говорил тревожные, неприятные вещи, в глубине всё равно поднималась радость. Радость и благодарность, которыми хотелось делиться.
— Лёша, — спросила она у него, когда все вышли из машины и собрались дальше идти пешком. — Зайдём в магазин, пожалуйста? За чаем, — она улыбнулась хитро и добро, а потом поёжилась — холодно.
Кроме чая она купила сладости. Заплатила сама — аванс ей всё же перевели, хоть и для видимости, но вполне реальный. И несла в пакете сама, мягко-уклончиво предложив альтернативу: «Ты лучше приобними меня, ладно? Иначе замёрзну».
А в глубине души было тепло-тепло. Впервые за столько лет.
Лёха ворчал, но всё равно обнял здоровой рукой за талию. Уже понял, что пререкаться с Катей сейчас совершенно бесполезно — просто был рад, что она держится.
— Ну, зато ты уволилась. — Нашёл Алексей плюс, в кухонной суете не громко сказав ей, усмехнулся. — Даже выкупать не пришлось.
Не удержался и прижался губами к виску, закрывая глаза. Доктор, наблюдающий за этой картиной с нескрываемым изумлением кашлянул, уткнувшись обратно в телефон и предпочёл пережить ахуй внутри. Каста спрятала уже совсем не гаденькую улыбочку — за друга была бесспорно рада. Иногда ей казалось, что Лёха так и помрёт в одиночестве.
Катя потом заваривала всем чай, разрезала пирожные, аккуратно раскладывала по тарелкам. В Алисиной одежде; после душа без рабочего макияжа, смытого старательно уже, наверное, навсегда; с распущенными русыми немного вьющимися волосами — надеялась в благодарность поднять настроение всем, искупить вину, познакомиться, наконец, нормально. Пугалась бледной, слабой Меланхолии; с любопытством и страхом поглядывала на Доктора; сразу же заприметила Ташу и попросила её помочь с организацией спонтанного чаепития — та ей показалась самой безопасной в компании.
«Не таким ли должен быть человеческий дом? — думала Катя и сама себя убеждала, что действует правильно. — Революция революцией, война войной, но нужно же знать, за что воюешь?»
Таша согласно кивнула, вытаскивая себя из бессмысленно транса, улыбнулась Катерине. В повисшей атмосфере, такой, казалось бы, давней, старалась согреться, почувствовать теплоту, но пустота упорно напоминала о себе многими факторами. Царапиной на лбу Алисы, синяками Ворона, через чур мрачным Доктором, будто не живой Меланхолией, усталым Алексеем. Отсутствием пяти важных людей. Таша заставляла себя верить, что они просто опаздывают, а Дикий может вышел в магазин за чем то, но не получалось. Как и Алиса, она пыталась хоть на секунду представить и не могла. Ничего уже не будет как раньше. Никогда.
Но для всех Таша улыбалась свойской, грустной улыбкой — не уверенной, робкой. По дружески пихала Лёху, который мешался в проходе, в который раз уточняла у Доктора сколько нужно сахара — всегда забывала, потому чай Док пил редко.
В сумерках горели глаза-окна дома напротив, привычно отдавали тревожностью атмосферы. Блестели смехом, добрыми издёвками и желанием друг друга. Ближе, ещё ближе, но не телами — душами. Сплетаться в одно, были семьёй — такой странной для других. Не похожие, но до трепета одинаковые люди собирались в этой квартире несколько лет и сейчас снова делали попытку впустить свою жизнь ещё одного. Боялись, но не за себя — за Катю. Боялись что не выдержит и сломается, что уйдёт рука об руку со Смертью, как это уже делали друзья раньше.
Не смотря на это — доверялись, пожалуй. Не сквозило во взглядах недоверия или злобы, только сочувствие и понимание. Девушка без дома, а теперь и без жизни, наверное, потому что следовало перечеркнуть всё, что было "до" и извлечь уроки, наобещать себе с три короба, как это делал едва ли не каждый.
Даже Ворон не хотел сейчас свалить. Прижимал к себе Алису, размещённую на коленях; ворчал, даже если она отходила ненадолго — с каждым днём всё больше за неё боялся; одобрительно посматривал на Катю и понимающе — на Лёху. Нашёл время... но главное, что нашёл, верно?
Катя чувствовала, что прощена, что принята, от этого всё сильнее светилась отзеркаленным теплом. Собирала со всех по тусклому отблеску и отдавала каждому лучами — добрыми, совсем не профессиональными улыбками, ласковым прищуром светлых глаз. Ластилась к Лёше, ничуть не смущалась, как и он — когда ещё случится эта пора страстной влюблённости? — после третьей чашки прошептала на ухо: