— Лучше к тебе, — заметил он, надеясь, что уж Алиса-то понимала: его берлога — только его. И немножко её. Этим список ограничивался. С другой стороны Алиса могла ответить точно также и тогда он вряд ли стал бы с ней спорить. — Я иногда думаю, что нацисты так и планировали. Не убрать нас, а сломать. Именно поэтому я хочу стрелять завтра. Этого они точно не ожидают. — Ворон вздохнул, повернул голову, взглянул как всегда устало и чутко. — Или ты тоже этого не хочешь, Призрак?
— Я хочу, но в какой-то степени с Ташей согласна, — Алиса нахмурилась, — Невесть чем это кончится. Может — спустят уже армию, а может подожмут хвосты. Да и к тому же... Они понимают, чем это может кончится. Наверняка на крышах тоже будут дежурить.
— Но информация об этом не распространяется. Его слили свои же, из верхушки. Значит, хотят, чтобы грохнули... даже платят. Зачем себе же палки в колёса вставлять?
Ворон опустил голову и было видно, что сомневался. Потому что Призрака стоит слушать. Потому что Призрак частенько бывает прав.
— Ага, — Алиса прикрыла глаза, откинулась на кресле и смотрела на стоящую почти без движений Ташу, — И всё-таки к войне я оказалась не готова...
— Если мы ничего не будем делать, я свихнусь, — признался он. — Просто скажи, что ты на моей стороне.
— Конечно, я на твоей, — Алиса потянулась к нему, нашла ладонь и сжала, заглядывая в глаза, — Всегда была и буду. Если ты считаешь, что это будет правильно — делай. Просто будь осторожнее. Я... Если я потеряю ещё и тебя, то не знаю, что будет.
— Ты не одна, — напомнил Ворон. — Но когда ставишь идею выше жизней, об этом просто забыть. Не замечаешь, как становишься мразью. Столько способов пасть ниже, и ни одного — выбраться наверх. К такому нельзя приготовиться. И зачем я только потащил...
... — Вас за собой, ага. — недовольно взглянула на него девушка, — Заткнись. Это был выбор каждого и мой — тоже. Просто нужно будет научится сейчас жить заново. Если будем друг у друга — то сможем. Всё уляжется, вернёмся домой...
Алиса почти мечтательно улыбнулась, сощурившись. Правда где он, этот дом, не понятно. Вроде был у Дикого — так вряд ли она сейчас сможет даже спокойно ходить возле этого здания. Квартира с ободранными обоями — слишком много дерьма в ней было, что бы она им даже попыталась стать.
Ворон вздохнул. Даже не потому, что Алиса сказала заткнуться, а потому, что был твёрдо уверен — ничего не уляжется. От этой уверенности болело в груди, хотелось сбежать и спрятаться, ведь Призрак улыбалась, улыбалась так, как он всегда мечтал... будет ли улыбаться, если поймёт то, что так ярко сейчас понимал он? Не бывает жизни внутри войны, не получится отмотать назад и стать прежними. Выстрел завтра, потом ещё один — и всё продолжится, будет только набирать обороты, а Призрак останется несчастной и разочарованной.
— Я у тебя есть. Сколько пожелаешь, — поддержал Ворон твёрдо, тряхнул головой, прогнал тяжёлые мысли обратно в холодную пустоту, откуда они на него наползали. — Поэтому, пожалуйста, живи.
— Куда я от тебя денусь, — пробормотала Алиса
В одиночестве Таше стало не уютно. Девушка поёжилась, забрала прядь коротких волос за ухо.
За этот месяц Доктор многое ей рассказывал с поучающими нотками в голосе. Про разное, иногда совершенно не мыслимое. Таша по началу слушала просто для того, что бы хоть что-то слышать, а затем внезапно начала обращать внимание. Она не была до конца уверена во всём этом, воспитанная религиозной бабушкой, сама не верующая никогда, но сейчас, глядя в черноту, видя свою тень, которую создавали горящие позади фары, ей захотелось что-нибудь сказать.
— Я не уверена, что здесь есть кто-то, — Таша испугалась слов, но отступать было поздно, — Но если вы меня слышите — примите его как равного, ибо он заслужил. А Мел пусть найдёт Марципан. Она заслужила.
И внезапно стало тепло-тепло в груди, хотя на какое-то мгновение холодный ветер усилился. Таша нахмурилась, огляделась, кивнула куда-то в пустоту и быстрым шагом вернулась в машину, на этот раз забираясь на заднее сидение. Хотелось сохранить это тепло, треплющееся слабым огоньком внутри, а для этого — нужно, как учил Док, погрузится в себя. Но внутри обнаруживались только воспоминания.
У Меланхолии постоянно шумело в ушах. Там медленно билось сердце и жужжали потоки крови — составы поездов. Перед глазами всплывала темнота туннелей и изредка — яркие вспышки станций. Она бесконечно долго куда-то ехала, все звуки-голоса слышала не здесь, осознавала с опозданием пропавший голос Доктора; а сама лежала головой на коленях Марципан, которая касалась её руки так странно нежно, будто боялась отпускать.