К сожалению, чувство благородства у Стэна взыграло раньше циничности.
Когда банка консервов ударила бывшего работника заправки в голову, прогремел выстрел.
— Marica!
Ещё один выстрел разнёс голову дезориентированного мертвеца. Полупрогнившее тело повалилось на залитый протухшей кровью и ошмётками мозга пол. Стэн не слышал этого звука. В его ушах бурлила кровь. Рука с силой зажимала бок. Ладонь быстро стала мокрой. Пару секунд назад голову прошила острая боль, когда Стэн повалился на пол.
Он не мог точно сказать, насквозь ли прошла пуля, или она застряла в правом боку.
— Puta! Soy un idiota! Lo siento!
Воздух вырывался из лёгких краткими толчками. Перед глазами всё плыло.
— Боже, мне очень жаль, я помогу, я помогу, вставай, обопрись о меня, — тараторил мексиканец вмиг побледневшему Стэну, перекидывая окровавленную руку себе на плечо.
Когда прошёл шок, всё туловище охватила такая боль, что Стэну пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать. Ему казалось, что его рану залили йодом, перекисью, насыпали соли и полученное дело подожгли. Стэн совсем перестал воспринимать реальность. Он почувствовал жёсткое пассажирское сидение в машине, тряску в дороге, слышал хлопок водительской двери и чувствовал, как его тащат куда-то по лестнице вверх.
Стэн потерял сознание через секунду после того, как его слух разорвала испанская ругань. Проснулся он с абсолютно сухим горлом, раскалывающейся головой, ломотой в теле и тяжестью. Он слабо коснулся кончиками пальцев перебинтованного правого бока, когда кто-то приподнял его голову и поднёс ко рту стакан с водой.
— Папа сказал, ты спас ему жизнь, — раздался голос маленького мальчика, и Стэну пришлось сильно постараться, чтобы сфокусировать взгляд на ребёнке лет эдак пяти-шести, который держал стакан с водой. Пышная копна чёрных волос скрывала лоб, на смуглых, пухлых щеках выступил румянец. — Хочешь пить? Мама сказала, тебе нужно пить больше воды.
Стэн растерянно сжал слабыми пальцами стакан и в два глотка осушил его наполовину. Бок стрельнул мимолётной болью, и Стэн выронил стакан. Звон разбитого стекла набатом застучал в ушах.
— Хавьер, всё нормально? — послышался женский голос за дверью.
— Да, мамочка, дядя проснулся!
Так и познакомился Стэн с мексиканской семьёй, иммигрировавшей в США за пять лет до начала апокалипсиса, аккурат за месяц до рождения Хавьера. Вот уже как две недели они безвылазно сидели дома, лишь изредка Сантос выбирался в заброшенные магазины за провиантом. В этот раз Сантосу не повезло было наткнуться на Стэна, ну, или наоборот.
У Сариты были золотые руки. Она не просто умудрилась оставить Стэна в живых, так ещё и аккуратно вытащила пулю, застрявшую в мягких тканях (всё благодаря толстому кожаному ремню от джинс), зашила ранение и чуть меньше месяца позволяла Урису спокойно отлёживаться в гостевой спальне. Сантос, на лице которого всё ещё читалось величайшее сожаление и глубочайшая вина, делал всё, чтобы как-то искупить её: отдавал самую большую порцию еды, оставлял на прикроватной тумбочке классическую литературу и даже пообещал на своей следующей вылазке в город добыть ещё один пистолет. Для Стэна, чтобы он не позорился своей «зубочисткой».
Стэн быстро привязался к ним. Он по вечерам учил Хавьера математике, обсуждал книги с Сантосом и помогал Сарите на кухне. Возможно, он вспоминал родителей, оставшихся лежать в балтиморской синагоге, и невольно пытался восполнить пустоту в душе. Возможно, это и стало причиной, по которой, когда Сарита предложила Стэну остаться на более долгий срок, он согласился.
По истечению второго месяца Стэну всё же пришлось воспользоваться своей «зубочисткой», когда все дела вышли из-под контроля. Сантос вернулся с укусом. Он принёс на плече сумку, полную еды, и укус на икре. Он никому его не показал, видимо, понадеявшись, что всё само пройдёт, что он-то сильнее тех американских слабаков, что не смогли найти в себе волю и стремление к жизни.
Они ужинали вчетвером макаронами с бобами. Еды было не так много, чтобы наелось три взрослых человека, но до утра протянуть можно. Стэн договорился с Сантосом на совместную вылазку, потому что ему надоело чувствовать себя балластом и нахлебником.
— Милый, всё хорошо? — спросила вдруг Сарита. — Ты какой-то бледный.
— Да, любимая, всё хорошо. Просто устал немного.
Так, поставив пустую тарелку в раковину, Сантос сослался на усталость и отправился спать, хотя на часах не было и шести вечера.
Его глупость стоила жизни всей его семье. Всё началось с крика Сариты посреди ночи, около трёх часов. Стэн в ту ночь не успел заснуть, зачитавшись книгой Сомерсета Моэма «Луна и грош». Вопль Сариты заставил его отбросить книгу в сторону и выскочить в тёмный коридор. Крик резко оборвался, сменившись на хлюпанье и треск, но Стэн даже не успел ничего подумать, когда мимо пронёсся маленький вихрь в тёмно-синей пижаме с машинками.
— МАМА!
Стэн ввалился в спальню и замер на пороге. Сантос… уже не был им. Пижамные штаны задрались достаточно высоко, чтобы Стэн чётко увидел почерневший след от укуса. Сандра не дышала. Кровь толчками вырывалась из разодранного горла. Бледные сильные руки, по локоть омытые кровью, сжимали нить кишок.
Стэн не взял из спальни нож. Он схватил Сантоса за шиворот чёрной футболки и оттащил от истерзанного тела Сандры. Сантос резко обернулся и вцепился склизкими руками Урису в плечи.
— Мама, проснись, пожалуйста, проснись…
Стэн сжал Сантосу горло и постарался вытянуть руку. Спина упёрлась в комод с одеждой. Выключенная лампа опасно пошатнулась, готовая свалиться на пол. Мутно-белые глаза сверлили шею Стэна.
— Мамочка, умоляю, вставай…
Громкий хруст. Треск разбитой лампы. Удар старого тела об пол. Стэн замахнулся вновь и со всей силы опустил лампу прямо на висок Сантоса. На лицо брызнула тёмная кровь. Сантос не переставал гортанно шипеть. За вторым ударом последовал третий. За третьим — четвёртый. Кровь залила карие глаза. На языке перекатывался её тошнотворный вкус. Шипение прекратилось. Покорёженная лампа выпала из рук.
В голове Стэна со скоростью пушечного ядра пронеслось осознание того, что он натворил. Хавьер больше не кричал. Тишину комнаты разрушал сдавленный плач.
— Хавьер? — позвал Стэн и очень, очень медленно подошёл к кровати.
— Папа стал… muerto? — сквозь всхлипы выдавил мальчик. Стэн кинул короткий взгляд на лежащего без движения Сантоса и кивнул с промедлением. — А мама?
Стэн сжал пальцами переносицу и зажмурился. Глубоко вздохнул.
— Пока нет, но мне нужно сделать так, чтобы твоя мама не превратилась, — тщательно подбирая слова сказал Стэн. — Попрощайся с ней, пока я отойду на минуту, хорошо?
Хавьер кивнул, а Стэн с той самой минуты был обречён. Днями позже, скитаясь в одиночестве по семидесятому шоссе на запад, он вспоминал о лежащем на прикроватной тумбочке пистолете и о своём решении не тратить пули на и без того обездвиженное тело, роковом, по сути, решении, и думал, что идея пустить себе пулю с рот была не так уж плоха. Плечо оттягивал ремешок синей спортивной сумки, заляпанной тухлой кровью, забитой парой бутылок фильтрованной воды (пустыми и полными), консервами, сухпайками, комплектом сменной одежды, зубной щёткой и почти пустым тюбиком с пастой, спичками и свёрнутой в рулон картой. В кармане куртки удобно расположился давным давно разряженный телефон. Он был совершенно бесполезен, но всё же напоминал Стэну о тех временах, когда из кухни слышалась заставка «Дневников вампира», когда телефон раз в неделю раздавался трелью, предвещая час болтовни с родственниками, когда вся семья собиралась в балтиморском доме во время Хануки, Суккота и Симхат Торы, когда одной из множества проблем общества являлось принятие бисексуальности как неотъемлемой части ЛГБТ сообщества, а не выживание. До того, как покинуть Балтимор, Стэн провёл несколько дней в родном доме, но ночные кошмары быстро вынудили его уйти. Он видел пыльную синагогу, чувствовал запах крови, слышал звук проломленного черепа и вспоминал глаза маленького мальчика, держащегося за укушенное его матерью запястье. Мальчик размазывал по руке кровь, не в силах сдержать слёз, и смотрел на дуло пистолета FNP-45, направленное ему в лоб.