Мои братья были не такими терпимыми. «Бог заставит тебя заплатить за это!» – как-то воскликнул Масуд в ярости. Но даже они признавали, что жизнь стала легче, когда мама и Сара перестали бороться за внимание отца. За несколько лет мы научились существовать рядом. Каждый день по пути в начальную школу я проходила мимо их дома – дома, в котором родилась; их собака не лаяла на меня. Мы вместе проводили выходные, и отец иногда отвозил нас в город Синджар или к горе Синджар.
В 2003 году у него случился сердечный приступ, и он сразу как-то постарел и уже не вставал с кресла в больнице. Через несколько дней он умер – казалось, не столько от больного сердца, сколько от стыда за свою немощность. Масуд пожалел, что накричал на него.
Моя мама была глубоко религиозной женщиной, верившей в знамения и в сны, с помощью которых езиды толкуют настоящие события или стараются узнать будущее. Когда на небе появлялся новый полумесяц, она выходила во двор и зажигала свечи. «В такое время дети чаще болеют и попадают в беду, – объясняла она. – Я молюсь, чтобы ничего такого не случилось с вами».
У меня часто болел живот, и тогда мама отводила меня к езидским целителям, которые давали мне травы и отвары; мама заставляла меня их пить, хотя я ненавидела их вкус. Когда кто-то умирал, она посещала «кочека» – езидского мистика, который следил, чтобы умерший перешел в загробную жизнь. Перед тем как покинуть Лалеш – долину на севере Ирака, где расположены наши главные храмы, многие паломники-езиды заворачивают немного земли в маленькие треугольные платки и хранят их в карманах или в бумажниках в качестве талисмана. Мама всегда держала при себе такой платочек со священной землей, особенно после того, как мои братья стали уходить из дома и работать на военных. «Им нужна защита, Надия, – говорила она. – Они занимаются очень опасным делом».
Она отличалась практичностью и трудолюбием и старалась, как могла, сделать нашу жизнь лучше. Езидские поселения самые бедные в Ираке, а наша семья считалась бедной даже по езидским меркам, особенно после того, как родители разошлись. Несколько лет мои братья рыли колодцы вручную, спускаясь во влажную землю все ниже и ниже и стараясь не переломать себе кости. Вместе с мамой и сестрами они обрабатывали земли других людей, получая в качестве оплаты немного помидоров и лука. Первые десять лет моей жизни у нас редко бывало мясо на обед; мы в основном питались вареными овощами, а братья покупали новые штаны, только когда через старые начинали просвечивать ноги.
Постепенно благодаря стараниям матери и экономическому росту в Ираке после 2003 года наше положение, как и многих езидов, улучшилось. Курдское правительство разрешило брать на службу езидов, и братья устроились в пограничную охрану и в полицию. Это действительно была опасная работа – брат Джало с отрядом полиции охранял аэропорт Талль-Афара, и этот отряд потерял много людей в первый год службы, но платили там хорошо. В конце концов мы переехали с земли отца в свой собственный дом.
Люди, которые знали мою мать только как религиозную и трудолюбивую женщину, удивлялись, обнаружив, что она умеет быть веселой и превращать все в шутку, даже тяжелые переживания. Она понимала, что почти наверняка не выйдет больше замуж, но даже это ее не огорчало.
Однажды, через несколько лет после ее расставания с отцом, в Кочо приехал один мужчина. Он надеялся привлечь внимание матери, но она, услышав, как он входит в дом, схватила палку и побежала за ним, крича, что ни за что не выйдет за него. Вернувшись, она хохотала без остановки. «Вы бы видели, как он перепугался! – повторяла она, изображая его гримасу, пока мы все не покатились со смеху. – Если и выходить замуж, то уж точно не за мужчину, который убегает от старухи с палкой!»
Она смеялась над всем – над тем, как ее бросил отец, над моей одержимостью прическами и косметикой, над своими неудачами. Вскоре после моего рождения она стала ходить на курсы грамотности для взрослых, а потом ее учительницей стала я. Она усваивала все быстро – наверное, отчасти потому, что умела смеяться над своими ошибками.
Рассказывая о своих попытках предохраниться от беременности до моего рождения, она как будто вспоминала книгу, которую читала когда-то давно и любила в ней только некоторые страницы. Ее нежелание забеременеть казалось ей забавным, потому что теперь она не могла представить своей жизни без меня. Улыбаясь, она говорила, что полюбила меня сразу же, как я родилась. И еще она очень любила, когда я каждое утро грелась возле глиняной печи, в которой она пекла хлеб, и разговаривала с ней. Мы смеялись над тем, как во мне просыпалась ревность, когда она ласкала моих сестер или племянниц. Я поклялась никогда не покидать ее, и мы всегда спали в одной кровати, пока в Кочо не пришло ИГИЛ и не разлучило нас. Она была мне одновременно и матерью, и отцом, и мы полюбили ее еще больше, когда стали старше и поняли, как много она страдала.