Агата расширенными глазами глядела вниз на полыхающий город, Хадс стоял рядом, тоже впитывая в себя зрелище, уверен он запомнит его надолго, и только Дез оставался таким же как всегда — строгим и спокойным, как будто разгром целого города его нисколько не удивил.
А я что? Я ничего. Я стоял, глядел на полыхающий внизу город, и задавался вопросом: где мой разум? Пикси же сбивали странников с пути в английской мифологии? Или кто? Тролли? Нет, те вроде просто под мостами жили. Пикси, точно они. Маленькие такие светлячки, которые сверкают в ночи крошечной золотой искоркой и странники идут за ними в темный лес, сходя с верного пути. Да, похоже. Точно их проделки. Не сам же я до такого дошел? Или сам?
— Черт возьми Арт, — покачал головой Хадс, — что же ты наделал?
— Мы встретились в странный период моей жизни...
Глава 23
Подкованные лошадиные копыта звонко цокали по булыжной мостовой, карета поскрипывала, покачиваясь в такт неторопливому движению лошади, а пассажир кареты — Сендми Навак, голос императора, перепроверял исписанные острым, мелким почерком листы бумаги, собранные в толстую папку из красной кожи. В папке, собранные в аккуратные стопки, прошитые нитью, лежали задания для прессы.
"Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Империи и иных окрестных странах" кратко именуемая просто "Ведомости", "Столичный листок", "Голос столицы".
Сендми Навак попытался вспомнить называл ли кто-нибудь столицу, иначе чем Столица, у города ведь было свое имя, но вспомнить не смог. Как империю все именовали не иначе чем Империя, так и столицу никто иначе чем Столица, не называл, да и имени Императора, его "голос" уже давненько ни от кого не слышал. Все эти понятия уже давно стали нарицательными, и когда кто-то в империи говорил слово столица — было понятно что имеется в виду отнюдь не столица какого-нибудь иного государства или королевства в составе империи, а именно Столица, с большой буквы.
Сендми любил этот город, особенно осенью, когда летняя жара и духота, да и чего греха таить — откровенная вонь, на некоторых улицах, сменялась прохладой и свежим соленым ветром, что всегда в эти месяцы дул со стороны моря. По своей должности ему доводилось бывать едва ли не во всех уголках огромного города, и он знал что Столица — это город контрастов.
Если Император, Мендакс и иные благородные видели в Столице объединение светского общества и высшей аристократии, величественные дворцы, красивые ансамбли и парки, город роскошных балов и театров, шумных улиц, ярко освещенных даже ночью, то он, Сендми, видел Столицу с иной стороны. Он видел ее как город, в котором происходит бесконечное противостояние мира величественных дворцов, парадных подъездов и таинственных садов, грязным зловонным улицам и проспектам, где царит нищета, пьянство и распутство. Сендми видел как столица возвышает, но и как город пожирает маленьких людей он тоже видел. Видел светлые, широкие проспекты и изысканную архитектуру, а за их фасадами, в переплетениях узких переулков, видел нагроможденные друг на друга "дома без архитектуры". Массив серого камня, квадратные коробки, грязные ящики набитые людьми, что жмутся один к другому, нависают один над другим и один с другим соединяются над землей, оставляя для прохода лишь узкие, словно вырубленные в них арки переходов, в которых темно даже днем.
В один из таких районов он и держал путь. Здесь печаталась старейшая в империи газета с длинным неуклюжим названием, именуемая чаще всего, просто "Ведомости". Редакция располагалась в доме напротив императорского дворца, блистала мрамором, золотом, дорогими породами дерева и огромными витражными окнами, от пола до потолка. Ухоженные секретарши и клерки в накрахмаленных рубашках и шелковых галстуках сновали между кабинетами по коридорам, которые были шире чем некоторые улицы в промышленной зоне города, куда приехал Навак, и где располагалась типография.
Кучер щелкнул кнутом, отогнав пару оборванцев, остановил карету и открыл дверь, потянул за рычаг, выдвигая из под днища кареты хитрым образом сложенную деревянную лестницу с широкими ступенями и перилами, дабы пассажиру было удобнее покинуть экипаж. Из торца толстой двери кучер извлек сложенный зонт, и распахнул его над головой Сендми, защищая того от мелкого моросящего дождя. Маленькие нюансы делавшие жизнь удобнее. Кареты производства Беннета Леина, славились этими важными мелочами.
Три стражника соскочили со своих мест — один с козел, он сидел рядом с кучером, а еще двое с задней лавки, пристроились рядом с шефом и вошли в арку, очутившись в квадратном дворе. Прошли его насквозь, к следующей арке и вышли на второстепенную улочку, что словно длинная кишка соединяла между собой два проспекта.
Таких узких, нищих переулков, что словно нитки в изнанке города, соединяли невидимыми швами его лицевые, накрахмаленные и отутюженные районы, было много. Любой, даже самый дорогой наряд, виден лишь наполовину — вторая половина это изнанка. Дома здесь стояли настолько близко друг к другу, что две повозки разминуться ни за что не смогли бы, тут с трудом могли разминуться повозка и пешеход. Когда-то, еще десятилетия если не века назад, кому-то пришло в голову проложить мостик между двумя окнами второго этажа, глядящими друг на друга. Сначала это видимо был балкон на двух соседей, но с годами таких балкончиков стало много, они обросли деревянными стенами и окнами, а над ними появились еще по два-три таких же, соединяющих третий и четвертый этажи. Сверху образовалась кровля, снизу — дополнительные опоры из кирпича, железа или дерева, и так обычная улица стала крытой, как подземная река, забранная в трубу.
Люди по таким улицам пробирались быстро, суетливо, инстинктивно пригнувшись. На них всегда было темно, свет в это царство мрака проникал лишь из редких проломов, где соединяющие дома кустарные этажи обвалились и их не стали чинить, да еще из не менее редких, светящихся окон.
Мерзкие были места, зато земля и недвижимость дешевая. Некоторые мануфактуры, бывало снимали или покупали всю такую улицу целиком. Размещали в домах цеха и общежития, склады и канцелярии, улицу, перегораживали с обоих сторон и использовали для стоянки своих грузовых экипажей, превращая внутреннюю улицу еще и в закрытую.
Дорогу Наваку и его охране преградили два мордоворота-сторожа, но быстро узнали кто перед ними и пропустили визитеров. Сендми бывал здесь не раз и точно знал куда нужно идти. Спустя три строения и два этажа вверх, они оказались в типографии, и быстро наши выпускающего редактора.
— Приветствую, — невысокий мужчина среднего возраста, лысый, с чисто выбритым лицом, в защитных очках и грубом кожаном фартуке, махнул Наваку рукой — давненько ты к нам не заглядывал. Что случилось?
Сендми не расслышал половины слов из-за тарахтящих и стучащих печатных машин и шелеста бумаги, но махнул рукой в ответ. Приблизившись он открыл папку, и быстро отыскал нужный листок.
— Я придержал первую полосу как ты и просил — сообщил редактор — чего там?
— Ох и не спрашивай — Сендми протянул редактору листок — Артис Адд, альдийский принц, сегодня убил на дуэли сына Мендакса, и разворотил несколько домов в битве неизвестно с кем, после чего покинул столицу.
— Знамо с кем — усмехнулся редактор — мне мои шептуны уже донесли.
— Это ты знаешь, а Мы — Сендми произнес это Мы явно с большой буквы и с нажимом — не знаем, да и не хотим особо, если честно.
— Так — редактор взял листок и пробежался глазами по тексту — ну, в принципе, если уберем статью о выставке лошадей, то влезет. Даже немножко места останется, разместим там пожалуй — он порылся в карманах выбирая что-то из кипы небольших бумажных карточек — ага, вот их и разместим… Слыхал? Новая цирюльня открылась на Висеминовом канале?
На столе с железной столешницей, перед редактором размещалась пробковая доска а уже на ней лежали, приколотые крошечными, коротенькими гвоздями с широкими плоскими шляпками, бумажные квадраты и прямоугольники, со статьями и фотокартинами. Один из прямоугольников с текстом и фотокарточкой лошади, он убрал, вместо нее уложив листок переданный ему Наваком, с рукописным текстом, и фотографическую карточку разрушенного дома. Ниже разместил картонку с объявлением об открытии цирюльни, прищурил один глаз, присматриваясь к разложенным кускам бумаги так и эдак, и воплотил рядом на столе, каменную плиту, с выдавленным, или выгравированным на ней некстом. Пробежался глазами по буквам, проверяя на ошибки, мысленным усилием сделал шрифт где-то тоньше, где-то толще, местами растянул а местами сжал расстояния между словами, перенес несколько строк, несколько слов исправил, подгоняя под один размер текстовые блоки.