Он шёл и шёл вперёд, а вокруг расстилалась лишь белая пустыня кристальной пыли. Не знай он, что именно она — причина неизлечимых недугов, то нашёл бы окружающий пейзаж вполне красивым.
Здесь он впервые увидел барханы. Кристаллическая пыль начала скапливаться и близ его деревни, но её было недостаточно, чтобы именоваться пустыней, и она была смешана с камнями и песком. Возможно, дело было в направлении ветра и форме ландшафта, ведь хоть он и слышал о пустынных барханах, никогда не видел их близ селения.
Увидев барханы, он впервые осознал, что услышать о чём-то и увидеть воочию — действительно совершенно разные вещи. Не зная о них, он бы даже не догадался, что это барханы, а посчитал бы их нарисованными кем-то странными узорами и потратил бы уйму времени, пытаясь в них разобраться. Точнее, он хотел верить, что узоры кем-то нарисованы, хотел надеяться, что где-то ещё остались люди, и он сможет с ними встретиться.
Но знание порой может стать безжалостным молотом, сокрушающим последнюю надежду. Наверное, поэтому людям не дано знать будущее. Они думают, что, зная будущее, смогли бы сделать самый верный выбор и не сожалеть ни о чём. Но это всё как раз потому, что будущее им не ведомо. Зная наперёд всё, что должно случиться, они бы лишили себя надежд и ожиданий. Это знание стало бы цепями и путами.
И всё равно люди хотели знать будущее. Он много раз слышал, как люди сокрушались, что им не дано узнать, что несёт завтрашний день.
«Ну зачем я с ним поругался… Если б знал, что так всё обернётся, я бы всегда его слушался! А теперь мы никогда уже не помиримся…»
Один из его товарищей потерял отца. Он был единственным, у кого в живых оставался один из родителей, и отец его попадал в категорию долгожителей. Он ещё смог бы принять смерть отца, если бы тот был болен, но его отец погиб внезапно, сорвавшись в ущелье. В то утро они, должно быть, поругались из-за какого-то пустяка, а помириться им было уже не суждено. Никто не пытался утешать его, потому что никакие слова не смогли бы унять терзавшие его горечь и сожаление.
Никто не поручится, что завтрашний день ты встретишь с теми же, кто рядом с тобой сегодня. Твоего друга, что с улыбкой отправляется в дорогу вместе с тобой, на обратном пути уже может не быть рядом. То же касается и тебя самого. В этом мире смерть не делает скидок и не различает возрастов, потому ничего удивительного, если однажды рядом с тобой кого-то не станет.
Кроме барханов в белой пустыне он больше не увидел ничего нового. Мир был настолько однообразен, что не верилось, будто когда-то можно было увидеть разнообразные пейзажи и для этого не требовалось долго искать. Конечно, нельзя сказать, что изменений не было никаких вовсе. Число монстров заметно уменьшилось. Мелкие монстры перестали попадаться вовсе, и ему приходилось охотиться на более крупных. От самых крупных монстров он убегал прежде, чем те успевали его заметить. Конечно, он смог бы одолеть их в одиночку, но оставлять гнить столько с таким трудом добытого мяса было бы слишком расточительно.
Он узнал, что охота в группе и охота в одиночку разнились куда значительней, чем, скажем, охота вдесятером и охота впятером, где просто немного менялся уровень сложности. Если оставалось лишнее мясо, его засушивали, а когда запасы кончались — снова выходили на охоту, и так раз за разом.
Но охота стала становиться всё сложнее и сложнее всякий раз, когда они теряли ещё одного.
— Да уж, тяжело без него.
— Он лучше всех находил их слабые места.
— Ага, с ним охота шла куда веселей.
Сначала были такие разговоры, но со временем прекратились и они, и он начал охотиться самостоятельно. Но, возвращаясь с охоты, он не чувствовал себя одиноко, потому что были те, кто ждал его возвращения и встречал с улыбкой.
Она — младше него на три года — стала первой незнакомкой, им встреченной. До этого он знал всех без исключения жителей селения, потому, что все они родились раньше него. Возможно, поэтому он помнил тот день, когда родилась она, хоть ему и было тогда всего три года.
— Это действительно она.
— Да, это тот самый взгляд.
— Подумать только, она почтила нас своим рождением в такое время.
Многие взрослые преисполнились облегчения, чего нельзя было сказать о её матери. Ему это казалось несколько странным.
В последующие годы дети иногда рождались, но все они умирали ещё до того, как начинали говорить. А потом и вовсе перестали рождаться. С тех пор она оставалась самой младшей девочкой в деревне.
Её, весёлую и улыбчивую, любили все без исключения селяне. Они шутили с ней, а она смеялась, и они делали всё, чтобы она была счастлива. Все заботились о ней, стремились защитить её и оградить от бед. И его умирающие товарищи тревожились именно о ней. Перед смертью его старшие товарищи обязательно говорили «Позаботься о ней». Смог бы он сказать то же, если бы ему пришлось умирать? А кто защитил бы её после его смерти? Подобные размышления давили на него и вгоняли в тоску.
Что, если она умрёт раньше него?
Думать об этом было страшнее всего.
Он уже не знал, сколько дней провёл в пути. Вокруг насколько хватало глаз расстилалась белая пустыня, в которой не то что развалин, даже камней не попадалось. Что уж говорить о ком-нибудь живом.
Отчаявшись обнаружить что-либо в пустыне, он свернул к чёрной горной гряде. Он не знал, обитает ли кто в тех пределах, но даже если и нет, возможно, он встретит кого-то по ту сторону гор. Возможно, они не встретились до сих пор потому, что горы мешали им, и, перебравшись через хребты, он обнаружит селение.
Даже если там не окажется людей, он может встретить фал'Си. Сам он фал'Си никогда не видел, но знал о них. Они — могущественные создания, которые обращают людей в эл'Си и возлагают на них миссии. Он надеялся, что, повстречав фал'Си, попросит того обратить его в эл'Си и дать ему миссию — отыскать тех, кто ещё жив. И, быть может, фал'Си наделит его могуществом, чтобы исполнить эту миссию.
Рассказывали, что если эл'Си не сумеет исполнить свою миссию, то обратится в монстра-шигай, но такая участь его не пугала. Если ему суждено умереть в одиночестве, то не важно, умрёт он человеком или же монстром. Или же, раз он собирается просить о превращении в эл'Си, уже смирившись с мыслью об обращении в шигай, неплохо было бы попросить какую-нибудь более глобальную миссию. Например, предотвратить окончательное вымирание человеческой расы, или что-нибудь в этом роде.
Наверное, неплохо будет изменить несколько столетий, последовавших за падением Кокона. Быть может, печальный исход изменится, если люди прекратят сражаться и сплотятся вместе тогда, когда ещё оставалась пригодная для возделывания земля. Он слышал, что в то время ещё оставались несколько работающих заводов, и следовало бы использовать их не для создания оружия, а для разработки средств пресечения распространения заражения или проведения исследований по очистке морских вод.
А ещё лучше было бы переместиться в эпоху до падения Кокона, чтобы подготовиться к этому — загодя эвакуировать население из Кокона и с прилегающих территорий Пульса. Нет, он переместится ещё в более раннюю эпоху, когда ещё не было кристальной колонны. Ведь если не будет её, не появится и белая пустыня. А если не будет кристаллической пыли, то люди не станут умирать от болезней.
Если уж на то пошло, то отправляться ему следует во время, когда День Рагнарока ещё не наступил. Если он сумеет изменить те события, сейчас мир будет совсем другим. Небеса будут синими, а равнины зелёными, и кругом будет множество людей и зверей. Все будут улыбаться друг другу и жить одной семьёй.
«Это было бы чудом», — подумалось ему. Его бабушку, прожившую на свете куда дольше других, называли удивительным, чудесным человеком, но истинное чудо кроется в ином. Это должно быть что-то такое глобальное, что покажется поистине невероятным.