— Верно, Будок! — закричали сразу несколько голосов. — Гнать их, сволочей, ко всем чертям! Опять в роде Гришкиной с Лёнькой история. Дай мне слово, Сашка.
— Мне!
— Я раньше просил.
— Прошу слова!
— Тише! — крикнул Сашка. — Засохните. Меня, ребята, вам обвинять нечего. После вчерашнего я сам решил созвать вас на собрании и говорить об Иошкином и Дзе поведении. Но за несколько минут до начала я получил вот это заявление, которое заставило меня подумать совсем о другом… Но вы не дали мне сказать…
— Говори, говори…
— Тш-т.
— Так вот что. Будок верно сказал что Дзе с Иошкой сейчас вроде, как бы оторвались от Юнкома. Я сейчас о другом… Ведь мы, мы, то есть, Юнком наш, комсомольская организация, и кого хотим, того и принимаем к себе, — а халдейского согласия не требуем. Верно?.. И вот коллектив наш потому халдеям и не нравится… Викниксор хочет тутеров заиметь, а не комсомол — сейчас во всю, можно сказать гадит. Иошка, например, — набузил вчера, а Витя уже забегает вперед и пишет в Летописи: "Ионина исключить!" Что мы должны сделать после этого? Исключить Иошку? На завтра такая же запись будет о Дзе — тоже исключим. Послезавтра ещё о ком-нибудь. "Летопись" не мы пишем, — и будем исключать по викниксоровской указке, да? А потом через ту же Летопись он станет и другие отдавать приказания. Вот вам и готова тутерская организация. Пусть Иошка и Дзе набузили — это наше дело, хотим мы их исключим или нет. Сейчас надо обсудить поведение Викниксора и только после говорить об Иошке и Дзе. Правильно я рассуждаю, ребята?
— Правильно, Сашка!
— Тш-ш.
— Сейчас предлагаю поступить так. Мы вынесем резолюцию, где, во-первых, потребуем уничтожения этой записи в Летописи, во-вторых, сдерем с Викниксора обещание, что ничего подобного впредь не повторится. А в-третьих, потребуем оставить коллектив в покое. Если же он откажется, пригрозим, что все уйдем из Юнкома. Да я первый уйду и ни за что не останусь тутерствовать.
Сашка сел.
— Так что ж, товарищи, — после небольшого молчания заговорил Будок: — обсуждать здесь нечего. Будем делать, как Сашка сказал.
— Правильно!
— Голосуй!
— Чего голосовать!.. Резолюцию писать надо.
— Даешь резолюцию!
Начали писать резолюцию. Но в самый разгар работы хлопнула дверь, и на пороге появился бывший юнком Костя Финкельштейн в своем долгополом пальто, в которое он драпировался на манер древнеримской тоги.
— Ребята, — блеющим голосом и серьезно сообщил он: — я подслушал, что вы собираетесь сражаться с Викниксором. Я хочу доказать, что я не трус и не шкурник, и опять пришел в Юнком. Я буду бороться вместе с вами, хотя мои убеждения и позволяют мне…
— Вот дурак-то! — вырвалось у Голого Барина…
— Глиста на Козьих ножках!
— Ребята, — опять тем же голосом и без всякого выражения начал Кося: — я подслушал, что вы собираетесь бороться с Викниксором, и я хочу доказать, что я не трус и не шкурник и пришел бороться вместе с вами, хотя мои убеждения и позволяют мне…
— Катись! — закричало сразу несколько человек. — Катись со своими убеждениями.
— Ребята, я подслушал, что вы собираетесь бороться с Викниксором, — тоном великомученика снова начал Кося, но докончить не успел.
Ребята вскочили с мест. Голый схватил Косю за шиворот, Воробей подал сзади, и великомученик с грохотом вылетел за двери.
Между тем резолюция была написана, одобрена и проголосована. Будка послали за заведующим.
Викниксор пришел недовольный, подозрительно оглядывая ребят.
Ему дали резолюцию.
Юнком притих.
Все смотрели, как бегают по строкам быстрые викниксоровы глаза, как он хмурится, жмурится, поднимает брови и сжимает губы.
Он кончил, сложил бумагу и оглядел собрание.
— Так. Дальше что?
И шкидцы растерялись. Почему-то думали, что Викниксор разозлится, раскричится, обзовет всех хамами, а тут…
— Дальше что?
Чёрт возьми, что же теперь? Два десятка ребят, заробев, опустили глаза и заёрзали на стульях.
— Что же дальше — я вас спрашиваю? — крикнул Викниксор.
Сашка встал.
— Мы требуем выполнения нашей резолюции. Вот всё.
— По-жа-луйста без хамства! Не требовать вы должны, а просить. Совсем у тебя стал недопустимый тон. И потом, что за глупое мальчишество — резолюция. Вы уже не маленькие и должны понимать, что Ионин, этот истерик и психоневротик, дальше не может оставаться в Юнкоме.
— Это наше дело, может он оставаться в Юнкоме или не может.
— Нет извините, пожалуйста. Я не могу допустить, чтобы в моей организации лучших учеников…
Сашка многозначительно присвистнул.
Викниксор дернулся в кресле.
— Прошу не перебивать! — крикнул он. — Мальчишки!.. О чём это я?.. Да, да, в организации лучших учеников я не потерплю хулиганов.
— Это внутреннее дело нашей организации.
— Я сказал.
— Мы тоже сказали.
Викниксор встал.
Викниксор нахмурился.
Викниксор сердится.
— Довольно этой комедии, — заговорил он. — Вы не хозяева в моей школе — прошу помнить. Кто не хочет оставаться — пусть уходит… Не беспокойтесь, у меня будет Юнком еще почище вашего…
— Хватит! — крикнул Будок. — Слышали!..
— Довольно!
— Долой!
Крик.
Свист.
Топот.
— Долой!
— Долой!
— Виктор Николаевич, если этим вы всё уже высказали, нам остается только уйти. Верно я говорю ребята?
— Верно-о!
— Кончай разговоры.
— Уходи, ребята.
— Долой!
— Долой!
Викниксор с силой стукнул по столу кулаком. От удара заплясала по столу чернильница.
— Юнком распускается! — крикнул он. — Но вы ещё мне вспомните об этом!
О конце Юнкома Шкида узнала просто.
За утренним чаем, во время раздачи хлеба, Воробей сам схватил понравившийся ему кусок.
— Положь, — крикнул дежурный, — чего хватаешь? А еще юнком…
Воробей отпихнул наседавшего дежурного и под злорадный смех столовой поднес ему к носу кулак.
— Едал — миндал… Вот тут тебе — юнком.
Но дежурный решил, что это просто стратегический прием, имеющий целью захват недозволенного куска, и поэтому продолжал ругаться, пока не вмешался Сашка.
— Катись, — крикнул Сашка: — катись к чёртовой бабушке. Теперь юнкомов нет…. Разогнали Юнком.
И новость понеслась по столам.
"У меня будет Юнком почище вашего".
Эту случайно оброненную фразу помнили и шкидцы, помнил и Викниксор. Уже через день поползли таинственные слухи о возобновлении Юнкома, а через недёлю за обедом в столовой Викниксор говорил ребятам о новой организации.
— Школой, — говорил он, — будет управлять объединение лучших учеников. Такими лучшими будут наши старосты, объединенные в совет под моим руководством.
Затем он очень подробно остановившись на задачах Совета старост (совстара), сравнив его с английской тутерской организацией, наказав во всём подражать ей и закончил так:
— Совстар должен стать своего рода парламентом.
Да, парламентом великой Шкидской республики и Викниксор — президент её!
Он думал, что шкидцам интересна и понятна его идея, потому что его внимательно слушал бородатый Маркс, висевший на стене, и невозмутимо, казалось, разрешал:
"Валяй!"
И Викниксор валял.
"Открытие парламента состоялось в невероятно торжественной обстановке… Зал заседания был полон задолго до назначенного времени. Трибуна журналистов и галерея для публики не могли вместить всех желающих.
"Ровно в восемь часов в доме правительства появились министры: кухонный, гардеробный и амбулаторный. Вслед за ними прибыл сам президент, и заседание началось.
"Речь президента была обычно коротка и содержательна.
"Президент говорил о том, что лошадь кушает овес, Волга впадает в Каспийское море, у алжирского бея под самым носом шишка. Потом он даровал шкидцам основы народовластия, при условии, если они не будут бузить, воровать, драться, — а, наоборот, слушаться халдеев и т. д.
"После бурных оваций приступили к выборам президиума, сего высокопочтенного и высокоблагородного учреждения. При баллотировке подавляющим голосом Викниксора на пост председателя был избран лидер волынян-второклассников — человек высокого ума, волчьего аппетита и непередаваемого косноязычия. Секретарем теми же голосами был избран бужанин (первоклассник) Ганский. Этот почтенный деятель был видным литератором своего родимого края. Сочинения его всегда были образцом лаконизма и красноречия. Так "Слово о Полку Игореве", начинающееся "Не лепо ли нибяшеть, братья", он перевел "не лепите и не брешите, братцы", а картину "Марафонский бег" назвал "Марафетным бегом".