ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Когда смотришь на Темпл, на его ровный зеленый дерн, стройные деревья, каменные дома и зобатых голубей, испытываешь восхищение, которое, однако, сейчас же проходит при мысли о бесконечных пачках документов, перевязанных ярко-розовой тесьмой, о бесчисленных клерках, которые сидят в маленьких комнатках и бьют баклуши в ожидании стряпчих, и о переплетенных в кожу толстенных томах с отчетами о судебных процессах, разобранных столь детально, что человек легкомысленный при виде них начинает вздыхать и подумывать о кафе "Ройяль". Кто станет отрицать, что здесь человеческое сознание находит пристанище in excelsis {Паря в небесах (лат.).}, а человеческое тело - в креслах? Кто станет отрицать, что люди, входящие сюда, оставляют дух человечности за дверью, словно башмаки у входа в мечеть? Дух человечности не допускается сюда даже на "торжественные обеды", так как закон не должен "распускать нюни"; и, в виде предупреждения, на пригласительных билетах указывается, что гости должны являться "при орденах". В те редкие, осенние утра, когда светит солнце, обитатель Темпла, окна комнат которого выходят на восток, быть может, и почувствует то замирание сердца, какое мы испытываем, стоя на вершине горы или слушая симфонию Брамса, или при виде первых весенних нарциссов; но, вспомнив, где он находится, он поспешно обратится к делу: Коллистер versus {Против (лат.).} Дэвердей, посредник Попдик.
И все же, светило солнце или не светило, Дорнфорду, человеку уже не очень молодому, чудилось, будто он сидит на низкой ограде, согретый первым весенним теплом, и жизнь в образе женщины с картины Боттичелли идет к нему по аллее плодового сада, среди апельсиновых деревьев и весенних цветов. Короче говоря, он был влюблен в Динни. Каждое утро, когда Клер приходила работать, ему хотелось не диктовать ей сухие парламентские бумаги, а завести разговор о ее сестре. Но, как человек, владеющий собой и, кроме того, не лишенный чувства юмора, он подчинялся требованиям, налагаемым его положением, и ограничился тем, что однажды пригласил Клер и се сестру пообедать с ним в субботу.
- Здесь или в кафе "Ройяль"? - спросил он Клер.
- Здесь было бы оригинальнее.
- А вы не хотели бы пригласить кого-нибудь из ваших друзей в качестве четвертого?
- Почему же не вы сами, мистер Дорнфорд?
- Может быть, вы хотели бы позвать определенного человека?
- Что ж, можно позвать Тони Крума, он был вместе со мной на пароходе. Славный мальчик.
- Прекрасно! Значит, в субботу. Вы передадите вашей сестре?
Клер не сказала ему: "Динни, вероятно, здесь сама", хотя Динни действительно стояла за дверью. Всю эту неделю она каждый вечер в половине седьмого заходила за Клер и провожала ее до Мелтон-Мьюз. Клер еще могли угрожать всякие случайности, и Динни старалась ее от них оградить.
Узнав о приглашении, Динни сказала:
- Когда я ушла от тебя в тот вечер, я столкнулась с Тони Крумом, и мы вместе дошли до Маунт-стрит.
- Ты не говорила ему, что Джерри был у меня?
- Конечно, нет!
- Ему и так очень тяжело. Он по-настоящему славный мальчик, Динни.
- Я тоже так думаю, и мне очень хотелось бы, чтобы он уехал из Лондона.
Клер улыбнулась.
- Что ж, долго он здесь не пробудет; он поступает на конный завод мистера Маскема в Беблок-Хайте.
- Джек Маскем живет в Ройстоне.
- Он выписал арабских кобыл, а они должны жить в местности с более мягким климатом.
Динни с трудом оторвалась от нахлынувших на нее воспоминаний.
- Что ж, детка, толкаться в подземке или раскошелимся и возьмем такси?
- Мне хочется подышать свежим воздухом. Пройдемся пешком?
- Отлично, пойдем по набережной и через парки.
Они шагали быстро, так как было холодно. Озаренный светом фонарей, под россыпью звезд, этот огромный участок города был незабываемо сумрачно прекрасен; даже на зданиях, чьи контуры тонули в сумраке, лежала печать какого-то величия.
Динни пробормотала:
- Ночью Лондон действительно прекрасен.
- Да, ложишься с красавицей, а встаешь с трактирщицей. И зачем вся эта суета? Какой-то сгусток энергии, точно муравейник.
- Так утомительно, сказала бы тетя Эм.
- Но ради чего все это, Динни?
- Мастерская, которая старается дать превосходные образцы. И на каждую удачу - тысячи промахов.
- Стоит ли игра свеч?
- Почему же нет?
- А во что тогда верить?
- В человеческий характер.
- Что ты хочешь сказать?
- Характер - это тот способ, каким человек выражает свое стремление к совершенствованию. Это воспитание лучшего, что в нас есть.
- Гм, - отозвалась Клер, - а кто скажет мне, что во мне лучшего?
- Хотя бы я, моя дорогая.
- Нет, знаешь, я для этого все-таки слишком молода.
Динни взяла сестру под руку.
- Ты старше меня, Клер.
- Нет. Если я и более опытна, чем ты, то все же еще не прикоснулась к своему подлинному "я", не прислушивалась к себе в тишине. А сейчас я прямо ощущаю, как Джерри бродит вокруг Мьюз.
- Зайдем на Маунт-стрит, а потом пойдем в кино. В холле Блор подал Динни записку.
- Был сэр Джералд Корвен, мисс, и оставил вам вот это.
Динни вскрыла письмо.
"Дорогая Динни,
Я уезжаю из Англии завтра, а не в субботу. Если Клер передумала, буду счастлив увезти ее с собой. Если нет - пусть не рассчитывает на мое долготерпение. Я оставил ей на этот счет записку у нее на квартире, но так как не знаю, где она, то написал и вам для верности. Она сама или записка от нее застанут меня завтра, в четверг, в "Бристоле" до трех часов дня. После этого a la guerre comme a la guerre {На войне как на войне (франц.).}.