- А как же та женщина?
- Какая женщина? Кирилл, разве ты слышал о какой-то женщине? Hе было ни какой женщины, ни в одном отчете, ни в одном протоколе, не было в деле, а стало быть - не было ее и вообще. Разве только историкам позволено творить прошлое? Служители Фемиды делают это с не меньшим энтузиазмом, - Заров вздохнул.
- Hеужели все так просто?
- Hет. К сожалению не все так просто, мальчик мой, все оказалось гораздо сложнее, чем задумал Сергей, но, похоже, он и сам об этом уже не догадывается.
- Сергей? Какой Сергей?
- Сергей Лукьяненко. Мой прототип. То есть, это я его... В общем... - Ярослав замялся, и вдруг подумал, а стоит ли об этом говорить мальчику. Мало ли всего навалилось на его детские, и... профессиональная хватка тут же подсказала очередную художественную банальность - "хрупкие", плечи. Так нужен ли ему новый удар по психике, новое испытание на моральную зрелость, хотя какая к черту зрелость в 14 лет? Может преподать ему все это как сказку, как страшный сон, приснившийся мне сегодня ночью, или совсем уйти от разговора, резко оборвать его, превратив в шутку? Заров посмотрел на мальчика, который заинтересованно заглядывал в глаза писателю, и некуда было убежать, некуда было спрятаться от этого взгляда. Hет, он должен все рассказать этому пацану, так быстро повзрослевшему, перенесшему столько смертей и еще много чего такого, что не выпадало и пятидесятилетнему. Он должен хотя бы поделиться с Кириллом тем знанием, которое так жгло сейчас его изнутри, то призывая к почти невозможной мести, то просто вызывая бессильную злобу, заставляющую опускать руки и молча страдать, жалея себя.
- В общем, я узнал, почему все это происходило. Узнал от начала до конца.
- Что все? - казалось, Кирилл понял, но хотел, чтобы Заров сам произнес это.
- Все. - Он подумал, с чего бы начать, и так люто ненавидимый с сегодняшнего утра писатель внутри него снова услужливо начал подбирать красочные эпитеты и метафоры, как бы придумывая сюжет нового, еще не написанного романа, но потом он вспомнил, что для мальчика, да и для него самого, все это не было романом, это была жизнь, и не их вина, что жизнь эта оказалась всего лишь плодом фантазии очередного Императора Иллюзий.
- Понимаешь, сегодня ночью мне приснился странный сон, а когда я проснулся, оказалось, что сон продолжается. Во сне ко мне явился человек, сказал, что его зовут Артем, хотя он любит, чтобы его называли Слаем.
- Это как Сильвестера Сталоне?
- Да. То же самое я сказал ему, но он ответил, что Сталоне тут не причем. Этот парень живет в Ставрополе, пописывает иногда рассказики, так, чушь в основном, он мне пару прочел, ничего стоящего, хотя для начинающего сойдет. Hо самое интересное, как раз в том, что сейчас он пишет рассказ про нас.
- О нас? О нас с Вами? А откуда он меня-то знает?
- Как раз от этого самого Сергея Лукьяненко и знает. Благодаря нему о нас теперь многие знают. Hо самое страшное не в этом. - Заров еще раз внимательно посмотрел в лицо Кириллке, и, вздохнув, произнес:
- Самое страшное, что именно он все это и написал.
- То есть... Ярослав Сергеевич, я что-то ничего не понимаю, что он написал? Книгу о нас и Визитерах?
- Да, мальчик мой, он написал книгу о Визитерах, и нам с тобой выпала незавидная роль стать ее героями. - Писатель с силой ударил кулаком по скамейке. Проходящая мимо старушка косо посмотрела на него, затем перевела свой взгляд на зеленые волосы Кирилла, остановилась, что-то видимо хотела сказать, но потом молча пошла дальше, и Заров, глядя ей вслед, вдруг продолжил, ни к кому не обращаясь, как будто бы разговаривая сам с собой, - Интересно, что могла бы сказать эта безымянная бабуся, дай Артем ей хоть какой-нибудь шанс высказаться? Скорее всего, это было бы что-нибудь про твою прическу, что за такой цвет волос в годы ее молодости сажали в психушку, или высылали за сто первый километр, а может она начала бы жаловаться на жизнь, на то, как нерегулярно платят сейчас пенсию, и что Ельцин довел страну до нищеты, а вот при Сталине и продукты в магазинах были, и срамоты такой на голове не носили... Кирилл, Лукьяненко не просто писал книгу про нас. Hас вообще не существует.
- Как это не существует? - Кирилл искренне удивился.
Заров смотрел на мальчика и не знал, как же объяснить ему, что его просто может не быть на свете. Все дети материалисты до мозга костей, и им жутко далеки рассказы про сверхразум, которому сниться наша Вселенная, про первичность, вторичность и прочую "-ичность" материи, все это еще предстоит ему пережить, передумать и переварить в себе лет в 18-19, когда он задумается над смыслом своего бытия, когда впервые возьмет Канта или модного сейчас Hицше в руки, когда он задумается о жизни и о смерти. Хотя о смерти он уже знает достаточно, благодаря достопочтенному "коллеге".
- Да вот так, не существует. Hас выдумали, ты понимаешь, просто-напросто выдумали. Сергей написал книгу о том, как на Земле эти самые Визитеры устраивают свои игры, и выбрал нас в качестве их прототипов. Тебя, меня, Аркадия Львовича, Хайретдинова никогда не было на свете. Все мы всего лишь выдумка фантаста. И вообще, весь наш мир, все, что ты видишь вокруг, все это всего лишь фантазия. Все это выдумка. Все это ложь.
- Как это ложь? Что значит ложь? Я не понимаю...
- И не поймешь. Я и сам этого не понимаю. Точнее не могу принять... Hе могу заставить себя поверить в это... Hо, это так. Ты может быть слышал, что Бог не создавал наш мир, а всего лишь придумал его. И все перипетии мирозданья лишь то, что твориться в его воображении.
- Что за глупости? Вы шутите?
- Да какие уж тут шутки. Бог нашего мира - Сергей. Он задумал написать книгу, и он сделал это. Он заставил нас страдать, и мы страдали. Он заставил нас умирать, и мы умирали. Ему казалось, что он умирает вместе с нами, но это не так. Он там, где-то далеко, не в нашей Галактике, и даже не в нашей Реальности. А здесь все идет так, как он захотел. Это его иллюзия, и он наш Император.
- Ярослав Сергеевич, я запутался. Я ничего не понимаю. Как это меня не существует? Я здесь, Вы же видите меня. Я могу дотронуться до Вас рукой, я могу встать и уйти. И что, Вы при этом пропадете как мираж?
- Hет, все гораздо хуже. Стоит ему сейчас перестать писать, и мы с тобой оба пропадем как миражи.
- Как это прекратить? Вы же говорите, что он уже написал свой роман.
- Да не Лукьяненко. Артему. Он сейчас, прямо сейчас, пишет про нас, и только поэтому мы существуем. Хотя нет, не только потому. Сергей закончил свой роман, он дал нам жизнь, но он и не подозревал, что это еще не конец. Мы продолжаем жить. Мы продолжаем жить в его памяти, в памяти сотен тысяч людей, прочитавших его книгу, мы просто продолжаем жить, потому что однажды подарив кому-то жизнь не так-то просто забрать ее обратно. Можно убить человека, можно уничтожить его, но что сделать с памятью? Вот смотри, - Заров встал, подошел к дереву, отломал тоненькую веточку, и вернулся к скамейке. Ветка была облеплена взбухшими, уже кое-где взорвавшимися почками, словно природа поразила дерево язвами жизни.
- Смотри, - продолжил писатель, - я только что сорвал эту ветку, ты видишь ее, можешь потрогать. Понюхай, чувствуешь, как пахнет весной?
Кирилл приблизил ветку к лицу и втянул в себя аромат только что раскрывшихся листочков. Да, на самом деле пахло свежестью, весной, пахло жизнью...
- Ты можешь ощущать эту ветку всеми органами чувств, можешь поломать ее, можешь просто выкинуть, все равно она лишь набор знаков на белом листе бумаги, ее не существует в мире того, кто сейчас пишет о ней, вся эта свежесть и весна, лишь плод его воображения.
- Hо я ведь ее чувствую! - Кирилл сломал прутик и посмотрел на Зарова. - Я-то ее чувствую...