— У, какой ты храбрый! Не терпишь черных медвежат на своей территории?
Токло резко обернулся и увидел за соседним деревом вчерашнего наглого гризли.
Токло грозно зарычал и сделал шаг вперед.
— Чего тебе надо? — оскалился он.
«Если этот неугомонный медведь снова напрашивается на драку, он ее получит!»
Но незнакомый гризли даже не шелохнулся.
— Да так, просто хожу, изучаю окрестности, — протянул он. — Охочусь. Наблюдаю.
— Это моя территория, — напомнил ему Токло.
— Нет, не твоя, — пренебрежительно фыркнул гризли. — Я уже говорил — ты здесь чужак.
Слепая ярость начала закипать в груди Токло.
— Но я ведь построил берлогу! — запальчиво крикнул он.
— Что-что? Ты говоришь о той крохотной ямке в земле? А я думал, это сусличья норка! — насмешливо сощурился гризли. — У тебя туда хоть уши-то помещаются? Или только одно? Будем надеяться, что когда твою норку затопит паводком, у тебя хотя бы голова останется сухой!
Этого Токло уже не мог стерпеть. Он прыгнул вперед, но второй гризли отшвырнул его лапой и с размаху ударил по голове. В ушах у Токло зазвенело, и он попятился назад, озадаченный неожиданной силой своего щуплого на вид противника.
— Только подойди, еще получишь! — прорычал медведь.
Токло молча уставился на него. Он не мог открыто признать, что не хочет новой драки.
— Может, поделим мою территорию? — наконец, предложил он. — Дичи тут хватит для нас обоих.
— Ты что, совсем ничего не понимаешь? — насмешливо спросил гризли. — С каждым новым снегом здесь становится меньше дичи, меньше территории и больше медведей, готовых сражаться за то, что осталось. Плосколицые продвигаются все дальше и дальше, они воруют у нас землю, а если гризли пытаются сражаться с ними, то всегда проигрывают. Эти горы не могут прокормить даже тех медведей, которые родились здесь, не говоря уже о чужаках.
Токло растерянно смотрел на него. Но ведь это же Последняя великая глушь! Тут должно быть вдоволь дичи и территории!
Гризли вразвалку подошел к Токло.
— Даже горы не хотят, чтобы ты оставался здесь! — прорычал он. Потом повернулся и, не оглядываясь, побрел в заросли.
Токло в бешенстве смотрел ему вслед. Дождавшись, когда гризли скроется в кустах, он пошел к своей берлоге.
Медведь прав. Теперь Токло и сам видел, что это была жалкая ямка, не глубже сусличьей норки!
Но он понимал, что по-настоящему его тревожит совсем не эта дурацкая берлога. И даже не одиночество, которое оказалось намного тяжелее, чем представлялось Токло. Нет, не это приводило в смятение его мысли, превращая их в гудящий рой рассерженных пчел, а слова злобного гризли о горах.
Он сказал, что территория медведей постоянно сокращается из-за плосколицых. Но ведь именно об этом все время твердил Уджурак!
Мысли Токло невольно вернулись к друзьям. Он уже не мог скрывать от самого себя, что скучает по ним, по этому братству медведей, готовых не только драться, но жить и действовать сообща. Он скучал по несносной болтовне Лусы и глупым знакам, которые везде выискивал Уджурак! Токло даже немного жалел наглого здешнего гризли, которому ничего не оставалось, кроме как постоянно драться за каждый шаг своей территории, за каждый кусок дичи…
Но ведь и он, Токло, теперь стал таким же медведем! Впервые за эти дни Токло подумал о том, что потерял. У него словно кусок сердца вырвали.
— Уджурак был уверен, что еще есть надежда, — напомнил себе Токло. — Но ты сам отказался принять участие в его поисках.
День медленно догорал, а Токло все лежал, слепо глядя в сгущающиеся тени под деревьями.
— Эх, Уджурак, — еле слышно прошептал он. — Может быть, я поторопился тебя бросить?
ГЛАВА XXV
ЛУСА
Луса смотрела на Медвежатник. Она видела Кинга, дремавшего на солнышке, и Йога, карабкавшегося на Медвежье дерево. Ее мама и Стелла копались в куче фруктов, принесенных плосколицыми.
«Странно, — подумала Луса. — Почему я смотрю на них откуда-то сверху, будто со стороны?»
Сердце ее болезненно сжалось, и она поняла, что знает ответ. Луса больше не принадлежала к своей старой семье. Это было ее прошлое.
Но если так, то где же она сейчас? Луса огляделась по сторонам и поняла, что стоит над Медвежатником вместе с плосколицыми. Она похолодела от страха. Ведь плосколицые сейчас ее поймают и отведут назад, в клетку! Но вскоре Луса поняла, что она хоть и видит плосколицых, но совсем не слышит их голосов. Пасти у них открывались, закрывались и растягивались в улыбках, но никак звуков не доносилось. И еще плосколицые, кажется, совсем не замечали Лусу, словно она была невидимая.