И только в спальне, когда удостоверился, что заперта дверь и любопытные уши разбрелись по дому, снял плащ. Рубашка под ним почти полностью пропиталась кровью.
«Царапины, - прошептал он, оглянувшись на меня через плечо, - поможешь?»
У Бачи нашлись и бинты, и спирт, и даже свежая рубашка. Сказалось то, что окрепли их отношения с прошлого года, а может то, что Эдвард впервые не выглядел властным и кровожадным, но он радушно все это одолжил не задавая вопросов.
- Кто тебя так?
- Защитники Аллаха, - он невесело усмехается, прикусив губу, когда я прикасаюсь ватой к ранам, исполосовавшим всю спину.
- Обругал веру?
- Позарился на святое. На Лидера, - мой Султан тихонько стонет, когда по разодранной коже медленно растекается прозрачный спирт.
- От базы до нас сто шестьдесят километров.
- Я знал, к кому еду.
Больше я не спрашиваю ничего. Не могу сдержать себя. Нагибаюсь и легонько, так, чтобы при желании списал на слабость, целую его волосы. Впервые после побега от Алека и Адиля мне больно за кого-то. Впервые после смерти Нурии я вообще… чувствую что-то.
- Я сам себя не перебинтую, - он пытается перевести все в шутку, но голос дрожит. Впервые у Эдварда при мне дрожит голос.
- Я тебя перебинтую, - улыбаюсь, осторожно прочертив пальцем линию по его плечу, - не волнуйся.
Этой ночью полковник впервые спит со мной по-настоящему. Прижав к себе, как любимую игрушку, он спокойно, ровно дышит, окончательно расслабившись. Никогда не видела его таким безмятежным и спокойным. Как ребенок…
И самое удивительное, что мне доставляет истинное удовольствие поправлять его одеяло, когда оно сползает и обнимать его в ответ, когда он неодобрительно хмурится на исчезновение моих рук.
Неожиданное и очень новое чувство. И настолько же приятное.
Следующим утром, когда просыпаюсь, единственное, чего боюсь, не найти Султана в постели. Но он как был здесь, так и есть. Только уже не спит. Уже сидит и с легкой улыбкой наблюдает за мной. Голубые глаза наполнены наслаждением. От хорошей ночи?..
- В твоей жизни когда-нибудь что-нибудь шло не по плану?
- Постоянно.
- А в моей – никогда.
Это откровение. Я обращаюсь во внимание. Подмечаю каждую эмоцию его лица.
- Той ночью… этот клуб… - тяжело вздохнув и с виновато-задумчивым выражением лица сжав пальцами мою ладонь, признается Эдвард, - это было минутное желание, чертова слабость… я не хотел ничего, кроме того, что у нас было. Я и приехал-то за этим туда…
Хмурится. Смущенно – впервые вижу на его щеках румянец.
- У меня тоже. Слабость…
- Тоже?
Изгибает бровь. Не верит.
- Той ночью умер мой отец. Я должна была вернуться в постель и, как достойная дочь, скорбеть о нем сорок дней. А я напилась водки и дала незнакомцу соблазнить меня.
- Интересный расклад.
- Мне тоже так кажется.
Неловко пожимаю плечами, опустив взгляд. Почему-то чувствую смущение.
- Я не думала, что ты так быстро… уйдешь.
- Белла, я уже сказал, это все не планировалось как отношения.
- И все равно…
Как же тяжело даются слова. Они будто каменные – неподъемные. Больно царапают горло.
То, что я не смотрю на него, Эдварду не нравится. Длинные пальцы осторожно поглаживают мое запястье.
- Я заслужу твое прощение, - он тяжело вздыхает. Очень тяжело. Вымученно.
Слышать такую фразу от него – невероятно. Я пытаюсь понять, не ослышались ли.
- Зачем?
Краешком губ он улыбается. А потом кивает на свою спину.
И я понимаю.
- Как ты оказалась здесь? - следующий его вопрос. Вызван и интересом, и тем, что не хочется посвящать уверению в собственной слабости много времени. Признал – и будет.
- Сбежала. - Это наш первый разговор на такие темы за все время...
- От прошлого?
- Да. И от тебя.
Я ещё раз удивляю его. Снова.
- Все так серьезно?..
- Ага - за этот ответ я чувствую себя виноватой.
Двумя пальцами, осторожно, Эдвард приподнимает мое лицо. Просит на себя посмотреть.
- Я думал, что сошел с ума, когда ты жалась ко мне в такси.
- Все было так страшно? – нервно хихикаю, кривляя его тогдашние слова, но в тайне надеясь, что дела не настолько плохи.
- Куда страшнее. Я впервые в жизни не отвечал за то, что делаю. Раз – да. Но три… и то, что у тебя никого не было…
Теперь смотрю на него без робости и стыда. Скорее – с интересом.
- А сейчас?..
- И сейчас – тоже под вопросом, - теперь его черед покраснеть. Но не от гнева.
- Мне нравится, когда ты не отвечаешь за себя… - бормочу я.
- Это не пойдет на пользу никому из нас, Красавица.
Я чувствую, как он меня гладит. Не верю этому, но чувствую. Легонько-легонько, даже боязно, по щеке.
- Почему?
- Потому что ты замужем, например.
- Нет.
- А ребенок? – он хмурится. Я кусаю губу.
- Племянница. Была…
Впервые за наше знакомство это не вызывает в нем наплевательского отношения. Мне кажется, он теперь его стыдится.
- У тебя кто-то остался?
- Брат и его сын… но я не знаю, где они.
- Я не умею сочувствовать, - виновато, едва ли не с горечью, произносит Эдвард. Морщится.
Мгновенье обдумываю свои действия, а потом отпускаю все на волю. Спонтанность, бывает, не худший ход.
Я приникаю к нему, оставляя пустовать свое место на кровати. Прижимаюсь к груди и, помня о спине, обвиваю руками за шею. Утыкаюсь, прячусь лицом в теплую кожу и не хочу отстраняться. Вообще.
- Не сочувствуй, - бормочу, чувствуя его напряжение, - просто обними меня… не сочувствуй.
Я не надеюсь, что он послушает, но происходит именно так. Это утро чудес, ей богу. Это утро исполнения желаний.
Я слушаю биение его сердца – немного ускоренное – наслаждаясь объятьями и тем, как он постепенно начинает гладить меня снова. В этот раз – по волосам.