Рейнольдс молчал. Он просто сразу ничего не мог сказать в ответ. В комнате повисла длительная тишина, длительная, но уже не холодная. Слышалось лишь, как обувается Рейнольдс и завязывает шнурки на ботинках. Он одевался, пока Янчи говорил. Но вот Янчи встал, выключил свет, отдернул занавеску с единственного окна, выглянул туда и потом вновь включил свет. Это ничего не значило, Рейнольдс мог это видеть. Это были чисто машинальные действия, обычная предосторожность человека, который слишком долго существовал в подобных условиях. Он и не прожил бы так долго, если бы хоть раз пренебрег мельчайшими мерами предосторожности. Рейнольдс убрал в карман документы и сунул пистолет в наплечную кобуру.
Раздался стук в дверь, и вошла Юлия. Ее лицо разрумянилось от жара плиты. Она несла поднос, на котором стояли кастрюля супа, дымящаяся тарелка с кусками мяса, нарезанные овощи и бутылка вина.
— Пожалуйста, мистер Рейнольдс. — Она все это поставила на стол. — Два наших национальных блюда: суп-гуляш и токани. Боюсь, что для вашего вкуса в супе слишком много перца, а в токани — чеснока, но мы любим эти блюда именно такими. — Она виновато улыбнулась. — Остатки. Все, что я могла приготовить в спешке в это время ночи.
— Пахнет замечательно, — уверил ее Рейнольдс. — Я только очень огорчен доставленным вам беспокойством в столь поздний час.
— Я к этому привыкла, — сухо ответила она. — Обычно приходится кормить с полдесятка гостей в четыре часа утра. Папины гости имеют привычку приходить не в обычное время.
— Это действительно так, — улыбнулся Янчи. — А теперь, моя дорогая, иди спать. Уже очень поздно.
— Мне бы хотелось побыть с вами, Янчи.
— Я в этом не сомневаюсь. — Выцветшие глаза Янчи блеснули. — В сравнении с нашими обычными гостями мистер Рейнольдс, безусловно, красив. И если бы он умылся, побрился и привел в порядок свою одежду, то мог бы выглядеть весьма респектабельно.
— Ты знаешь, что это несправедливо, папа. (Она хорошо держится, подумал Рейнольдс, но на щеках румянец стал ярче.) Тебе не следовало бы так говорить.
— Это несправедливо, и мне не следовало, — согласился Янчи, посмотрев на Рейнольдса. — Мир мечтаний Юлии лежит к западу от австрийской границы. Она готова слушать часами любого, кто говорит о нем. Но существуют вещи, которые она не должна знать, — вещи, о каких ей опасно было бы даже догадываться. Иди, моя дорогая.