– В самом деле, – согласился Янчи.
– Прибыв в Годолье, мы отправились к мэру и заняли его дом. Я оставил в нем Злота, а сам собрал людей и сказал, что их долг до пяти вечера состоит в том, чтобы ходить по кафе и барам, притворяясь, будто они разочарованы службой в АВО, и прислушиваться, что ответят другие на подобные разговоры. Они должны выявить недовольных и враждебно настроенных среди населения. Эта работа пришлась им по душе. Я выдал им денег для этой «операции», и сейчас они, вероятно, уже здорово напились.
Потом я бросился обратно в дом мэра и, изображая сильное волнение, сказал Злоту, что узнал нечто чрезвычайно важное. Он, даже не спрося что, стрелой полетел вместе за мной – в глазах его так и сияла мечта о повышении. – Граф закашлялся. – Неприятную часть пропускаю. Достаточно будет сказать, что мэр заперт в пустом подвале в пятидесяти ярдах от дома. Чтобы его вызволить оттуда, понадобится ацетиленовая горелка.
Граф замолчал, нажал на тормоз и вышел из грузовика прочистить ветровое стекло. Валил густой снег, но Янчи и Рейнольдс, слушая рассказ Графа, даже не заметили этого.
– Я взял у капитана Злота удостоверение личности. – Граф продолжал рассказывать, ведя грузовик. – Спустя сорок минут, остановившись один раз, чтобы купить бельевую веревку, я был уже в нашем штабе, а несколькими минутами позже в кабинете Фурминта – сам факт, что я добрался туда и меня никто не остановил, свидетельствовал, что, кроме Фурминта и Гидаша, никто не знал о моей измене: все получалось, как я и предполагал, и оказалось до смешного просто. Терять мне было нечего, официально я был вне подозрений, и ничто так не способствует успеху, как внезапность и наглость. Фурминт настолько поразился, увидев меня, что раньше, чем закрылись его челюсти, я сунул дуло пистолета ему между зубов. В кабинете у него расставлены всевозможные кнопки и звонки на случай вызова охраны в экстремальной ситуации, но от меня они спасти его не могли. Я всунул ему в рот кляп, потом предложил написать письмо под диктовку. Фурминт оказался смелым человеком, он попытался воспротивиться, но ничто так не довлеет над моральными принципами, как дуло пистолета, прижатое к уху. Письмо было адресовано начальнику тюрьмы Шархаза, тот знал почерк Фурминта так же хорошо, как собственный, в письме приказывалось передать вас в распоряжение капитана Злота. Фурминт подписал его, наставил практически все печати, которые мы только смогли найти, положил в конверт, запечатал личной печатью, о существовании которой было известно лишь десятку людей в Венгрии, к счастью, я был одним из них, хотя Фурминт об этом не подозревал. У меня было двадцать метров бельевой веревки, и когда я закончил его связывать, Фурминт стал похож на кокон. Двигать он мог лишь глазами и бровями и, надо сказать, использовал их очень эффектно, когда я звонил по прямому проводу в Шархазу и разговаривал с начальником тюрьмы. Я горжусь той имитацией голоса Фурминта, которая у меня получилась. Думаю, Фурминт только теперь начал понимать и находить объяснение множеству вещей, удивлявших его последние несколько месяцев. Итак, я сказал начальнику тюрьмы, что посылаю за заключенными капитана Злота, а с ним отправляю письменное подтверждение с личной подписью и печатью. Не должно быть никаких помех к исполнению его приказа.
– А что, если бы там оказался Гидаш? – с любопытством спросил Рейнольдс. – Ведь он, вероятно, уехал перед самым вашим звонком.
– Ничто не могло быть легче и лучше. – Граф взмахнул рукой и вынужден был вновь схватиться за руль, так как грузовик тут же занесло на обочину. Я бы просто приказал ему немедленно доставить вас обратно.
Разговаривая с начальником тюрьмы, я время от времени кашлял и чихал, поэтому голос звучал хрипловато. Я сказал ему, что в дороге чертовски замерз и простудился. Позже объясню почему. Потом поговорил по настольному микрофону с охранниками и приказал, чтобы меня не беспокоили ни при каких обстоятельствах три часа, даже если со мной захочет поговорить министр, ясно дав понять, что произойдет в случае неповиновения. Мне показалось, что Фурминта вот-вот хватит апоплексический удар. Затем опять его голосом я позвонил в гараж, приказал подать грузовик для майора Говарта и выделить четырех человек охраны для сопровождения. Сами понимаете, они совсем были мне не нужны, но необходимо было их взять для правдоподобия ситуации. Потом я запихнул Фурминта в шкаф, запер его и ушел, заперев кабинет снаружи, а ключ сейчас у меня. Так мы оказались в Шархазе... Интересно, о чем думает сейчас Фурминт? Или Злот? Или же группа АВО, из которой лишь несколько человек в Годолье еще не напились. Представьте себе физиономии Гидаша и начальника тюрьмы, когда они узнают правду?! – Граф рассмеялся. – О таком я мог бы размышлять целый день.
Несколько минут они ехали в молчании. Снегопад усилился, и Граф должен был уделять управлению грузовика все свое внимание. Сидящие рядом с ним Янчи и Рейнольдс, еще по глотку хлебнувшие из фляги Графа, постепенно отогревались в теплой кабине. Тепло возвращалось в их замерзшие тела, озноб стихал, и тысячи булавок медленно начали покалывать ноги и руки, кровообращение болезненно восстанавливалось. Они продолжали молчать. Рейнольдс не находил слов благодарности этому удивительному человеку, потому что вряд ли уместными окажутся какие-либо слова благодарности в данной ситуации.
– Вы заметили, на какой машине приезжал Гидаш? – внезапно спросил Граф.
– Черный русский «ЗИС», – ответил Рейнольдс.
– Хорошо знаю его. Стальной корпус и пуленепробиваемые стекла.
Теперь Граф притормаживал, стараясь удерживать грузовик ближе к деревьям, росшим вдоль дороги.