– Нет, нет. Посиди еще несколько минут. Только что начался процесс взаимодействия вещества с антивеществом. Посиди, Джордж, и расскажи-ка мне подробнее, что ты надумал.
Брови Джорджа поползли вверх.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, давай же, Джордж. Неужели что-то не так?
– Не так?! – резко повторил Джордж. – И после этой радиограммы с терпящего бедствие «Розенберга» ты еще спрашиваешь? Но, по правде говоря, мне и впрямь кажется, что здесь что-то не так.
– Ну, так в чем дело, Джордж, я тебя внимательно слушаю.
Не в силах скрыть своих чувств, Джордж то и дело сжимал кулаки, в конце концов он сел в кресло и спустя несколько секунд заговорил.
– Я надеялся вовремя уйти в отпуск, чтобы поспеть на день рождения Джимми, – он махнул рукой в сторону безмолвной переговорной панели. – Тут я как раз об этом и призадумался.
– А что, твои отношения с женой с тех пор так и не улучшились?
– спросил Эйприл.
– Все то же.
– Думаю, что это отрицательно влияет на мальчиков.
Джордж проигнорировал озабоченный тон капитана.
– Да нет, они достаточно крепки и духом, и телом. К тому же, несмотря на расстояния, я стараюсь, чтобы они обо мне не забывали.
– Знаешь, Джордж, если нам повезет и произойдет как минимум два чуда, ты вполне можешь поспеть домой к дню рождения… Как ты считаешь? – Покорная улыбка заиграла на губах Джорджа.
– Все может быть. Я стараюсь надежды не терять. Когда ему было семь… Я дал обещание, которое вообще-то и давать не следовало.
Эйприл крайне удивился.
– Неужели? И что же это такое было?
– Я пообещал мальчику рассказать в день его десятилетия, почему он имеет второе имя – Тиберий.
Эйприл рассмеялся.
– Тиберий? Ты никогда мне об этом не говорил.
– Я думал, он все позабудет.
– Джимми? Да ты, верно, мечтатель.
– Но теперь-то, кому как не мне это знать.
– Ну так рассказывай, отчего это?
– Что отчего?
– Ну, отчего у него такое чудесное второе имя – Тиберий. Уж больно тяжеловато для мальчика:
Немного помявшись, Джордж промолвил.
– Ничего, он к нему привыкнет. Когда ему исполнилось семь лет, он понял, что это «Т» – что-то да значит. Я тогда нес боевое дежурство на звездной Базе-4, а Винн почему-то боялась об этом ему сказать – мальчик ведь даже спать ложился с луком и стрелами. Но ты же знаешь Джимми, для него не существует никаких преград, а потому, немного поразмыслив, он и решил, что «Т» означает «танк». И пока я не прибыл на побывку домой, он так и оставался Джимми Танк Кирком.
Разве мог я допустить, чтобы подобное продолжалось и впредь?
– Вряд ли, – Эйприл почесал подбородок.
– Так вот, я научил его говорить «Джеймс Т. Кирк» каждый раз, когда его будут спрашивать, как его зовут, и поклялся рассказать, что означает буква «Т», когда ему исполнится десять лет. И вот получите. А у парнишки отличная память.
Эйприл, вальяжно развалившись в кресле, промолвил:
– А теперь ты мне кое-что пообещай. Джордж вздрогнул.
– Что?
– Если мы достигнем «Розенберга» прежде, чем угробимся, ты обязательно расскажешь мне, почему второе имя твоего сына Тиберий.
Джордж, смерив Эйприла взглядом, изрек:
– Решено. – И тут же ему на ум пришло совершенно другое.
– Послушай, Роберт, а как вы называете этот звездолет, наверняка у него есть название?
– Нет, пока никакого имени у звездолета нет, Джордж. И опознать его невозможно. Он подобен призраку, ты не находишь?
– Так как же мы будем его величать и себя называть при встрече с иными кораблями? Не станем же мы при подлете к «Розенбергу» сигналить – «Вас вызывает космический корабль „Аноним“.
Эйприл тут же его поправил.
– Звездолет, мой друг, звездолет. Унифицированный звездолет «Аноним».
– Расскажи все лучше начистоту, Роберт. – Эйприл понимающе кивнул в ответ, но, судя по всему, прямого ответа на вопрос Джорджа у него не было.
– Ты должен понять, что звездолет разрабатывался не один год и при этом его как-то называли.
– Как же, если не секрет?
– Ну, я предложил, чтобы его назвали «Конституция». В этом имени было бы все, что я хотел вложить в эту новую машину, справедливость, единство, терпимость, плюрализм, или, по крайней мере, надежду на это.
– И это уже решено?
– Боюсь, что нет, – испытывая неловкость, промолвил Эйприл.
– «Конституция» претерпела значительные изменения, и новая двигательная установка делает наш звездолет совершенно непохожим на чертежи, когда-то разрабатывавшиеся для той «Конституции».
– Так значит, это все-таки другой корабль? Вздохнув, Эйприл предпочел рассказать Джорджу правду, опасаясь, что в противном случае он так или иначе узнает ее от других членов экипажа.
– Разработка «Конституции» началась задолго до технологического прорыва последнего десятилетия. Прежде чем звездолет был заложен, все очень сильно изменилось, начиная с электроники и заканчивая навигационной привязкой, способной ориентировать нас даже в момент искривления пространства. Поскольку всю начинку корабля пришлось менять, Звездный флот подписал новый контракт на постройку сверхзвездолета… Короче говоря, на чертежах он обозначен под номером 1700, но номер звездолета, на котором мы сейчас находимся, – 1701.
Джордж понимающе кивнул.
– Так за кем остается окончательное решение? Эйприл выдержал эффектную паузу, после чего, улыбнувшись, промолвил:
– Даже боюсь тебе сказать…
– Неужели за тобою?
– Признаюсь, виноват. Окончательный выбор названия звездолета остается за мной. Федерация даровала мне эту привилегию. Видно, я им чем-то понравился.
– Ну и дураки они после этого.
– Но почему, Джордж? У тебя что, есть предложение получше?
Может, ты хочешь назвать этот корабль сам?
– Дай мне немного подумать, – уклончиво ответил Джордж.
– Хорошо… Думай, сколько хочешь. Придумать название этому звездолету, пожалуй, единственное, что мы можем сделать, не торопясь. – Эйприл встал и нажал на клавишу интеркома. Бортинженеры? Говорит капитан. Доложите обстановку, пожалуйста.
– Мы готовы к осуществлению зажигания импульсного двигателя, капитан.
– Отлично! Вот этого мы все здесь и ждали. Набирайте обороты.
– Принято к исполнению, капитан.
– Пойдем, ты поможешь мне пробраться в новый век, Джордж. Роберт Эйприл актерским жестом указал на дверь. – Сейчас мы впервые запустим двигатели этого звездолета.
Когда Эйприл и Джордж прошли на мостик, там уже во всю кипела работа. Несколько специалистов занимались сборкой недоделанных панелей управления, но стоило появиться Кирку и Эйприлу, как эти люди поспешили уйти с мостика, чтобы усилить посты, на которых по инструкции должно было находиться куда больше народа. И вскоре на мостике, кроме капитана и его первого офицера, остались:
Санави на связи и телеметрии, Флорида за рулем, Дрейк, помогавший Флориде в сборе рулевой консоли, а также маленькая, похожая на птичку, женщина, хлопотавшая у подсистемного монитора, которую Эйприл спешно представил как Бернис Херт. Видимо, она являлась одним из конструкторов-разработчиков размещенной на мостике аппаратуры управления.
– Обычно у нас на мостике находится еще несколько человек, заметил Эйприл, усаживаясь в капитанское кресло.
– Я так и подумал, – ответил Джордж. Посмотрев по сторонам, он ощутил себя одиноким альбатросом среди всех этих специалистов и гениев. Пожалуй, капитанский мостик и впрямь был пустоват, учитывая его гигантские размеры и то громадное количество кнопок, дисплеев и датчиков, за которыми, наверное, кто-то же должен был присматривать. Он вздрогнул от неожиданности, когда на панелях управления загорелись разноцветные лампочки и процесс запуска двигателя начался. Джорджу стало стыдно, что он ведет себя как желторотый юнец. Покраснев, он тут же поспешил отвернуться, чтобы этого не заметил Эйприл. Ожившая электроника раскрасила мостик во все цвета радуги: индикаторы, замигав, загорелись красным, синим и желтым, в то время как мониторы и диносканеры выдали массу красочных диаграмм, значение которых Джорджу было абсолютно непонятно. «И что мне здесь делать, – подумал он про себя. Большая часть здешнего оборудования мне незнакома, я почти как динозавр. А что, если от меня здесь потребуется выполнить какой-нибудь приказ, а я даже не знаю, как.» – Цепь его размышлений прервал внезапно включившийся видеоэкран, продемонстрировавший прекрасную космическую панораму за бортом корабля. В поле зрения попадал самый край космопричала и далекие звезды. А затем голос Эйприла – нежный, приятный – произнес на безукоризненном английском: