Однако забыть об оставшихся было невозможно, потому что в старом селении все его триста обитателей составляли благодаря бракам и родству единую семью, и теперь в группе Маленького Волка братья тосковали о сестрах, родители – о детях, дети – об отцах и матерях.
Они ждали их, а старый вождь Маленький Волк заботливо хранил свои запасы табака и, посасывая трубку, с тревогой глядел на защищавшие их сугробы снега. Весна откроет горы для всех, и гигантская сеть вновь начнет стягиваться вокруг них.
С первым дыханием весны он отдал племени приказ свёртывать палатки готовиться к дальнейшему путешествию. Он сам не знал точно – куда, но чувствовал, что где-то на севере они найдут и убежище и безопасность, может быть в этой полумифической стране, называвшейся Канадой, куда бежали Сидячий Бык и его Лакоты.
Шайены покинули горы и двинулись на северо-запад, к Пыльной Реке. И здесь, вблизи Пыльной Реки, они и встретили следопыта-Лакота из отряда лейтенанта Кларка. И здесь же, через этого Лакота, с трудом говорившего на шайенском языке, до Маленького Волка дошло решение Карла Шурца.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Рассказанные здесь события, поскольку я мог их проверить, происходили в действительности, хотя этому и трудно поверить. Все главные действующие лица этой истории, за исключением капитана Мэррея, – люди, которые жили и действовали примерно так, как я изобразил.
Впервые я нашёл сведения об этих событиях, когда прочёл «Пыльная Река» Стрезерса Барта. Там я отыскал указания на то, что могло бы быть примером великой борьбы против неравенства и эпической поэмой о стремлении к свободе. Решив, что эта история должна быть рассказана во всех подробностях, я начал собирать факты.
Я натолкнулся на обычную неразбериху, фальсификацию и несообразности, с которыми приходится иметь дело, когда пытаешься откопать события больше чем шестидесятилетней давности. То обстоятельство, что драматизм дал богатый материал для газет того времени, только увеличивало путаницу. Вот, например, заметка, помещённая в «Нью-Йорк Геральд» 20 сентября 1878 года:
«Топека, Канзас, 18 сентября.
Ходят слухи, что индейцы, причиняют населению ущерб близ форта Додж, у западных границ Канзаса… было несколько случаев поджога. Два или три дома в трёх милях западнее Додж-Сити сегодня сгорели; весьма вероятно, что Шайены, бежавшие из своей резервации несколько дней тому назад и, как известно, вынужденные повернуть обратно, разбились на группы и подожгли прерию или дома».
И в той же газете спустя несколько дней было напечатано:
«Топека, Канзас, 20 сентября.
Паника в Канзасе, вызванная индейцами, идёт на убыль. В штате не замечено ни одного мятежного индейца. Сообщения об убитых опровергаются самими же «убитыми». Великая паника утихает. Помимо кражи нескольких голов скота вблизи границы Индейской Территории или к югу от неё, ни одного случая грабежи, произведенного индейцами, не установлено».
Начав обследование в шайенской резервации штата Оклахома, я встретился с теми же трудностями, с которыми столкнулись многие из действующих лиц этой истории, причем одной из главных явилось незнание языка. Старые-старые индейцы, ещё помнившие о побеге на север, не могли выражать свои мысли по-английски. Они всё ещё говорили на своём удивительном, музыкальном и сложном языке, но никто из тех, с кем я беседовал, не мог помочь мне хорошим, понятным переводом. Например, когда я говорил им о Тупом Ноже – старом вожде, который вёл своё племя во время побега, я называл его по-английски тем именем, которым его звали Лакоты. Оказывается, что по-шайенски у него были другие имена. Я начинал думать, что дословный перевод с шайенского языка на английский невозможен. Этот язык настолько сложен, что молодые Шайены, обучавшиеся в английских школах, не в состоянии говорить со своими отцами на родном языке.
Тем не менее, старики-Шайены действительно желали оказать мне содействие, и из огромной сокровищницы их воспоминаний я извлек много полезного.
Я также глубоко обязан сотрудникам Оклахомского Университета в Нормане, не щадившим сил, чтобы помочь мне, и молодым Шайенам, которые старались воссоздать передо мной жизнь своих предков.