Придется добираться до Будапешта пешком. По крайней мере, первую половину пути. Мили три-четыре пройти целиком, прямо через поля. Потом опять нужно будет выйти на дорогу. Это в какой-то мере обеспечит достаточно безопасное удаление от блокпоста, прежде чем сделать попытку поймать попутную машину. Дорога на восток перед блокпостом поворачивала влево. Значит, для него легче отправиться левее и срезать изгиб дороги. Но слева, на севере, находился Дунай. Очень близко от него. И ему не очень понравилась мысль оказаться в капкане на узкой прибрежной полосе, между дорогой и рекой. Оставалось одно – отправиться на юг и обогнуть часть маршрута на безопасной дистанции. А в такую ясную ночь, как эта, «безопасная дистанция» означала весьма приличное расстояние. На обход у него уйдет несколько часов.
Снова зубы стали выбивать дробь. Он вытащил изо рта платок, чтобы втянуть в себя несколько глубоких глотков морозного воздуха. Он промерз до костей, руки и ноги окоченели, ничего не чувствовали. С трудом Рейнольдс поднялся на дрожащие ноги и стал отряхивать снег с одежды, поглядывая на дорогу в сторону полицейского блокпоста. Но сразу опять упал лицом вниз, в заметенный снегом кювет. Сердце бешено заколотилось в груди, правая рука торопливо пыталась достать из кармана куртки пистолет, засунутый туда после драки с полицейскими.
Теперь понятно, почему полицейские не спешили его искать. Они могли себе это позволить. Но как можно ошибиться, считая, что его выдаст лишь собственное неосторожное движение или звук. Он забыл, совершенно не вспомнил о собаках. Розыскной собаке, азартно водившей носом по дороге, невозможно ошибиться. Даже в полутьме. Собака-ищейка найдет его и в полной темноте.
Внезапно донесся крик одного из приближавшихся людей и возбужденный гул голосов. Он опять поднялся на ноги, пытаясь тремя короткими прыжками добраться до деревьев у себя за спиной. Слишком мало надежды, чтобы его не засекли на снежном белом фоне. Бросив последний быстрый взгляд назад, он увидел, что людей было четверо. Каждый с собакой на поводке. Три другие собаки не ищейки, он уверен.
Он затаился за стволом дерева, на ветках которого совсем недавно нашел такое короткое и такое ненадежное убежище. Вытащил из кармана пистолет и взглянул на него. Это был бельгийский пистолет, сделанный по спецзаказу. Красивый, автоматический, калибра 6,35. Точный, смертоносный маленький пистолет. Из него он мог на расстоянии двадцати шагов поразить цель размером меньше ладони в десяти случаях из десяти. Но сегодня даже с половины такой дистанции ему будет трудно попасть в человека. Онемевшие и трясущиеся руки не слушались его. Он поднял пистолет на уровень глаз и сжал губы. В слабом мерцании звезд он увидел, что ствол пистолета забит замерзшим снегом и льдом.
Он снял шляпу, держа ее за поля на уровне груди. Выглянул из-за дерева, подождал немного, нагнулся как можно ниже, пытаясь рассмотреть приближавшихся людей. Те были уже в пятидесяти шагах от него. Все четверо шли в линию, собаки рвались с поводков. Рейнольдс выпрямился, достал из внутреннего кармана авторучку и быстро, но без торопливости, принялся очищать ствол автоматического пистолета от замерзшего снега. Одеревеневшие пальцы плохо слушались. Авторучка выскользнула из пальцев и исчезла в глубоком снегу. Искать ее было бесполезно и слишком поздно.
Он слышал скрип снега под шагавшими по твердой дороге ботинками со стальными подковами. Тридцать шагов. Или меньше. Он опустил белый замерзший указательный палец на спусковой крючок, прижал тыльную сторону ладони к темной жесткой коре деревьев, готовясь скользнуть вокруг ствола. Ему придется сильно прижаться к нему, чтобы дрожащая рука могла более-менее твердо держать оружие. Левой рукой потянулся к поясу, чтобы достать нож с выскакивающим лезвием. Пистолет он предназначал для людей, нож – для собак. Шансы были примерно равны, так как полицейские приближались к нему по широкой дороге плечом к плечу, небрежно держа в руках винтовки. Это нетренированные любители, не знавшие ничего ни о войне, ни о смерти. А если сказать точнее, шансы были примерно равны, если бы не пистолет, так как первый выстрел мог прочистить забитое дуло, но мог и оторвать ему руку. В итоге шансы были против него. Но задание нужно выполнить. Оправдывался любой риск, кроме самоубийства.
Пружина ножа громко щелкнула, лезвие выскочило из рукоятки. Пять дюймов двусторонне заточенной вороненой стали зловеще блеснули в звездном свете. Рейнольдс чуть-чуть высунулся из-за ствола дерева и навел пистолет на ближайшего из идущих полицейских. Лежавший на спусковом крючке палец напрягся, потом расслабился. Через секунду он снова спрятался за стволом дерева. Опять задрожала рука, а во рту стало сухо. Он только что узнал, какие были три другие собаки.
С неподготовленными деревенскими полицейскими, как бы они ни были вооружены, он мог бы справиться. С ищейкой он тоже мог справиться, имея хорошие шансы на успех. Но только сумасшедший решит вступить в бой с тремя тренированными доберман-пинчерами, самыми злобными и страшными боевыми собаками в мире. Быстрые, как волки, сильные, как восточноевропейские овчарки, и безжалостные убийцы, совершенно лишенные чувства страха. Только смерть может остановить добермана. Рейнольдс не колебался. Единственная возможность, какую он попытался сейчас использовать, уже не была возможностью, а лишь своеобразным способом самоубийства. Работа, которую он должен сделать, это все, что имело сейчас значение. Живой, пусть даже и пленник, он все еще имел надежду, но, если его горло перегрызет один из доберман-пинчеров, ни Дженнингс, ни какой-либо из секретов профессора никогда снова не вернутся домой.
Рейнольдс прижал кончик ножа к дереву, загнал лезвие в рукоять, положил нож на голову и сверху надел шляпу. Потом бросил пистолет к ногам ошеломленных полицейских и вышел на дорогу, под звездный свет, высоко держа над головой руки.
Минут через двадцать они добрались до домика у блокпоста. Арест и длинная дорога назад прошли без всяких событий. Рейнольдс ожидал, как минимум, грубого обращения и, в худшем случае, сильных побоев прикладами винтовок и коваными ботинками. Но они вели себя спокойно, почти вежливо. Не выказывали никакой злонамеренности, никакой враждебности. Даже тот полицейский, челюсть которого переливалась фиолетово-красным синяком и сильно опухла от имевшего несколько раньше столкновения с рукояткой пистолета Рейнольдса. Помимо беглого, чисто символического обыска в поисках оружия, они его ничем не оскорбили, не задали никаких вопросов, не потребовали никаких документов. Сдержанность и педантичность полицейских заставили Рейнольдса почувствовать себя плохо: это не то, что можно было бы ожидать в полицейском государстве.
Грузовик, в который он забрался, чтобы проехать до Будапешта, все еще стоял на блокпосту. Водитель горячо спорил и жестикулировал обеими руками, стремясь убедить двух полицейских в своей невиновности. Почти точно, догадался Рейнольдс, водителя подозревали, что тот знал о присутствии пассажира в кузове грузовика. Рейнольдс остановился с намерением заговорить и высказаться в его защиту, но двое полицейских, ведущих себя строго официально, едва оказались возле своего штаба и непосредственного начальника, тут же схватили его за руки и втащили в двери домика.
Домик был маленький, квадратный, построенный кое-как. Почти без мебели, а щели в стенах забиты старыми газетами. Временная железная печурка с выходящей в крышу трубой, телефон, два стула и колченогий маленький стол – вот и все убранство. За столом сидел офицер. Жирный коротышка средних лет с красным лицом совсем непрезентабельного вида. Он старался, чтобы его маленькие свинячьи глазки смотрели холодно и проницательно, но этого у него не получалось. Ничтожество, как определил его сущность Рейнольдс. Возможно, в некоторых обстоятельствах, вроде теперешнего, при первом же столкновении с настоящей властью, это маленькое ничтожество готово выпустить весь свой апломб, как проколотый баллон. Небольшое давление не повредит.
Рейнольдс вырвался из рук державших его полицейских, сделал два шага к столу и стукнул по нему кулаком так сильно, что телефон подпрыгнул и звякнул.
– Вы офицер, который здесь командует? – резко спросил он.