Наверное, с таким же почтением Достоевский смотрел на свою жену, когда та печатала его бессмертный роман «Бесы», усмехнулся Штирлиц про себя.
Фрау Ульрих держала себя крайне корректно, застегнутая на все пуговицы костюма цвета мокрого асфальта.
— Пригласите свою дочь сюда на скромный ужин, — попросил Штирлиц, когда металлические звуки стихли. — Вы, вероятно, очень устаете, когда приходите к себе домой. А ведь вам надо еще готовить ужин и кормить ребенка. Вы же не укладываете ее спать голодной?
— Нет, господин Штирлиц, — ответила спокойно фрау Ульрих и опустила голову. — Спасибо вам. Она очень спокойный и тихий ребенок, не доставит вам хлопот.
— Я люблю детей.
А у самого при этом заныло сердце. Своего сына он увидел уже взрослым… Стоп, Штирлиц. Сейчас не время и не место предаваться горьким воспоминаниям.
Мария-Луиза оказалась живой и веселой девочкой. Глядя в ее смеющиеся светлые, как у матери, глаза, на сползающий на макушку черный бантик, Макс чувствовал тоску. Он должен использовать ребенка…
Он подружился с ней. Фрау Ульрих сначала неодобрительно качала головой, но потом, видя, что никакого вреда нет и господин штандартенфюрер СС доброжелательно относится к ее Марии, смирилась.
Пили чай. Штирлиц шутливо заметил:
— Если мешать чай по часовой стрелке, то он станет еще слаще.
— Нет, — девочка заерзала: — Дядя Рени говорил, что нужно мешать против часовой.
Штирлиц улыбнулся, но внутренне весь насторожился. Дядя Рени… Рени — это Рейнхард. Рейнхард Гелен. Фрау Магдалена никогда не говорила о нем со Штирлицем. Прежние работодатели ее, казалось, не интересовали.
— Когда он тебе об этом говорил? Я очень хорошо знаком с дядей Рени.
— На Рождество. Он подарил такую прекрасную куклу. Я ее назвала Маргарита. Там еще была такая красия елка…
— Мария-Луиза! — фрау Ульрих строго посмотрела на дочь и положила на блюдце чайную ложечку. Штирлиц посмотрел мимо фрау в окно, потом светски ей улыбнулся.
На Рождество генерал был дома, с семьей. Но никто из гостей к нему не приезжал. Сама фрау Ульрих не посещала Гелена с сорок третьего года. При этом она пресекает все разговоры дочери о генерале. Это уже не первый случай.
После чаепития Штирлиц разговорился с Марией. Девочка рассказывала про «дядю Рени» охотно. Макс молча внимательно слушал про то, как хорошо «дядя Рени» качает куклу, как долго и упорно ищет ее, когда играет в прятки… Смотрел в невинные детские глаза и не знал, что делать. Он вспомнил все поездки Гелена за город к друзьям, к доктору Шверенбаху, к Коллеру — у них у всех были дети. Маленькие пятилетние, шестилетние девочки. Он возился с ними, как со своими детьми. Этот умный, уже стареющий мужчина, начальник военной разведки штаба группы армий «Восток» обожал детей.
Штирлиц за годы работы в политической разведке Рейха привык, пришлось привыкнуть копаться в грязном белье. Вербовать приходилось разных людей: и тонких лощеных гомосексуалистов из ближнего круга Гиммлера, и дерганых уголовников с перебитыми пальцами, и эфемерных неземных морфинистов. Но никогда он не вербовал и не использовал детей. От этого было особенно мерзко на душе.
Все удалось провести через игру. Девочка, смышленая, не по годам развитая, угадывала животных из атласа. Штирлицу пришла в голову мысль. Он вернулся в свой кабинет, взял с книжной полки богато иллюстрированный атлас с фотографиями всех крупных дворцов и резиденций Рейха. Мария-Луиза показала и Новый дворец, и Вевельсбург, а, когда он попросил показать ее, где они провели Рождество, она указала на белый, изящный как торт Линдерхоф в Верхней Баварии близ Эттальского монастыря.
Штирлиц не знал, что именно там располагалась секретная ставка генерала Гелена. Штирлиц позвонил в Главное административно-хозяйственное управление СС и попросил прислать с курьером материалы по строительству в Баварии, а также в Силезии и Верхней Австрии и списки военнопленных, находившихся в концентрационном лагере Шталаге IА Штаблак неподалеку от Прейсиш Эйлау.
Он сам перепечатал на машинке все материалы, а потом с любезной запиской отослал их обратно и сел изучать. Его интересовал Линдерхоф. Штирлиц проявил свежеотснятую пленку с крупными архитектурными планами дворца и укреплений, еще сырые листки разложил на столе. Предстояла долгая и кропотливая работа по изучению подходов к Линдерхофу, охраняемому подразделениями горных егерей.
========== Глава 9. Секретная Ставка ==========
Секретная ставка Гелена располагалась западнее от Линдерхофа под прикрытием мощных укреплений в двухэтажном здании бывших конюшен. Внизу в стойлах располагались тяжелые артиллерийские орудия, готовые выдвинуться на подготовленные для них позиции в любой момент. Поэтому обстановка наверху в большом кабинете, выходящего окнами на мощеный булыжником плац, была крайне аскетична — небольшой письменный стол с маленькой настольной лампой, в самом центре импровизированного кабинета круглый стол красного дерева и четыре стула. Дальний от окон и двери угол перегораживала высокая зеленая ширма, за ней стояла узкая походная койка. В последние месяцы генерал Гелен редко бывал дома — он постоянно перемещался, ночуя то на служебной квартире на западе Берлина, то на Майбах-3 под Потсдамом, то на маленьком частном самолете отправлялся в Верхнюю Баварию. Здесь было спокойнее всего, несмотря на то, что обстановка постоянно напоминала о том, что вот-вот нужно будет собирать вещи и уходить отсюда.
Он уже позаботился о жене и детях, связавшись с егерем в Баварском лесу. Тот обещал всяческую поддержку. Через три дня семья покинет Германию. А он, Гелен, остался, потому что нужно подготовить все не только к отъезду, но и к возвращению обратно. Будучи разведчиком серьезным, генерал прекрасно понимал, что разведка всегда, при любых обстоятельствах закладывает замедленную мину дальнего радиуса действия.
Сегодня в Линдерхоф Гелен приехал не один. Он пригласил к себе Адольфа Хойзингера, любимца фюрера, переметнувшегося к участникам заговора двадцатого июля сорок четвертого года. Завербовать его, Хойзингера, в свои ряды было бы огромной победой, поэтому генерал пошел на оправданный риск. Конечно, шеф адмирал Канарис не одобрил бы такое раскрытие карт, но нужно было показать начальнику оперативного штаба Вермахта, что, Гелен, лоялен к Хойзингеру, что он забыл, закрыл глаза на то, как именно Хойзингер отвертелся от причастности к заговору, как наклеветал на своих товарищей по партии на тот злосчастном допросе в гестапо. Но к чему вспоминать старое? Хойзингер не запятнан кровью, он лоялен, он будет лоялен в глазах хозяев нового мира. И Гелен это прекрасно понимал.
Подавая настоящий кофе, крепкий как уксус, приятно вяжущий своей горечью рот, Рейнхард улыбнулся генералу.
— Увы, мой протеже немного не пунктуален. Вы же знаете этих. Они хуже свиней, но мне приходится иметь с ними дело. Ничего не попишешь, служба, — произнес весело и пододвинул стул к столу.
— Мне приятно оказать вам услугу, мой дорогой генерал, — Хойзингер отпил кофе и чуть прикрыл глаза. Выпирающий кадык на его шее дернулся. — Прекрасный кофе. Давно я не пил такого. Значит, я вам нужен в качестве консультанта по тактическим вопросам.
— Да. Мы ценим ваш опыт.
Секретарь открыл легкую дверь, и в кабинет к Гелену вошел маленький человек в сером пиджаке. Его лицо показалось генералу Хойзингеру отталкивающим в своей женственности и порочности, как красивое лицо молоденькой, но уже достигшей дна проститутки. Гелен полуподнялся, чтобы не смущать посетителя своим высоким ростом — такие слишком самолюбивы, несмотря на то, что кормятся из рук сильного.
— Позвольте представить, господин генерал, наш друг Степан Бандера, — спокойно произнес он, пожимая Бандере руку. Хойзингер тоже протянул свою ладонь, и на мгновение на его лице замерла брезгливость.