Сизов получил сообщение о происходящем у себя на даче. В этот день у него за столом собрались самые близкие люди: Ольга, ее мать, сестра Сизова Ирина с детьми, Соломин с женой, не было только Сазонтьева, мотавшегося с инспекцией где-то в районе Камчатки. Только Соломин поднял первый тост, как обычно за Россию, как подошел незаменимый Фартусов и тихо сказал несколько слов на ухо Сизову. Тот сразу изменился в лице и кивнул секретарю в сторону телевизора:
- Ну-ка, включи Си-эн-эн.
Худшие опасения Владимира оправдались. На экране мирового информационного спрута показались до боли знакомый красные зубцы стен Кремля. Судя по ракурсу снимали сразу с трех точек: с крыши гостиницы "Россия", откуда-то из Пассажа и из самого центра митинга, с Лобного места. Молодые, красивые, возбужденные лица, красные флажки в руках девушек, частенько показывали обнимающиеся парочки. Возбужденный голос лопотавшего на английском комментатора при этом воспринимался как нечто чуждое и инородное. И все чаще телекамера показывала Васильевский спуск, куда подъезжали и подъезжали машины с громоздкими, похожими на роботов с в своих шлемах, в бронежилетах и щитами в руках омоновцами.
- Что это? - спросил Соломин кивая на экран.
- Господа студенты митингуют, - сквозь зубы процедил Сизов.
- Боже мой, а Светочка ведь тоже сегодня на какой-то митинг собиралась! - ахнула жена Премьера, толстая и рыхлая, под стать мужу, Галина.
- Ты знала про митинг и ничего мне не сказала?! - поразился тот.
- Ну, я же думала они пройдут там в строю, как мы в свое время в пионерах, помашут флажками и все.
- Пройдут, пионеры! - передразнил ее Соломин. - Совсем ты ее распустила!
- Да, зато ты ее видишь два раза в месяц, когда даешь деньги на учебу!
- Да иди ты!.. - в сердцах бросил обычно не сквернословивший Премьер, и подхватив под руку Сизова отвел его в сторону.
- Нельзя их взять и просто так разогнать! Ты видишь, эти с камерами только того и ждут!
- Вижу, - сквозь зубы процедил Сизов. Желваки ходили на его щеках. Надо бы, очень надо бы их проучить, но...
Он сделал жест рукой и понятливый Фартусов подал Диктатору мобильный телефон.
- Малахов? Вот что, до меня их не трогай. Я скоро буду.
Закончив разговор он повернулся к Соломину.
- Ты со мной?
- Конечно, как же еще!
Уже на выходе Владимира за рукав тормознула Ольга.
- Надеюсь ты не повторишь ошибки Таньанменя? - спросила она.
- Не знаю, - признался Сизов. - Но я бы с удовольствием послал бы на них танки.
- Дурак! Это же наши дети. Этим ты восстановишь против себя всех, всю страну.
- Ты так думаешь?
- Да! Это будет твоей большой, огромной ошибкой! Ты сразу лишишься всей своей популярности.
- А я так не думаю. К тому же я только и делаю что принимаю непопулярные решения.
Отодвинув жену Сизов быстро вышел из дома, в ста метрах от дома его ждал дежурный вертолет.
Приземлился он на набережной, за гостиницей "Россия". Там их уже ждали Малахов и Ждан. Глянув на обоих силовиков Сизов сразу отметил что оба они в явной растерянности. По крайней мере такого бледного Ждана Владимир не видел еще никогда.
- Ну что, прошляпили студентиков, рыцари плаща и кинжала!
На этот раз даже Ждан не смог ничего ответить.
- Пошли поближе к этой банде, - велел Сизов.
Пустынными коридорами Пассажа их провели в комнату на втором этаже универмага, где расположилась съемочная группа ФСБ. Телекамер у них было раз в пять больше, чем у Си-эн-эн, снимали со стороны Кремля, с храма Василия Блаженного, с Исторического музея. Сизов с Соломиным по офицерской привычке предпочли более живое восприятие действительности и сразу приникли к мощным биноклям. Но, разглядеть с этой точки они мало что могли, затылки митингующих да лица стоящих на трибуне мавзолея.
- Сколько их тут? - спросил Соломин.
- Около десяти тысяч, - доложил глава оперативной группы ФСБ.
- Из каких институтов?
- Судя по плакатам из всех московских вузов. Если они, конечно, не врут.
- Каковы требования?
Малахов молча протянул Сизову листовку. Через его плечо текст читал и Соломин.
- "Свободу слова, отмену цензуры, правила Кулика... " А это что еще за хреновина?
- Это порядок введенный главным комиссаром России генералом Куликом, о том, что в институт может поступать только парень, отслуживший в армии.
- Ну, хорошее правило, что их не устраивает? - удивился Премьер. - Они же потом идут вне конкурса!
- Да, но они жалуются что за два года забывают все, чему их учили.
- Значит плохо учили.
Пока Соломин и силовики обсуждали пункты программы студентов Сизов молчал. Стоя у экрана телевизора он всматривался в лица митингующих. В них не было страха, озлобленности, наоборот, практически все эти юноши и девушки казались счастливыми и веселыми. Чувства Диктатора постепенно начало меняться. После вспышки злобы и раздражения у него неожиданно прорезалось чувство страха. Да, он не понимал и поэтому боялся этих людей. Рациональному и прагматичному Сизову было многое непонятно. Как можно вот так, безоружными, выступать против силы испытывая при этом не страх, а радость. А трое министров продолжали обсуждать ситуацию. Оправившийся Ждан с азартом предлагал свои рецепты решения проблемы.
- Да насрать нам на то, что подумают на Западе! Сейчас зайдем со стороны Манежной площади, сначала пустим "Черемуху", потом водометы. Полчаса и тут будут валяться одни тапочки!
- Я тебе дам тапочки! У меня Светка где-то там! Я за нее тебе голову оторву если она хоть чихнет! - пригрозил Соломин.
Малахов в дискуссию не вмешивался, только часто поглядывал на молчавшего Диктатора. Он знал, что последнее слово все равно будет за Сизовым. В конце концов не выдержал и Соломин.
- Нет, Владимир, ты то что молчишь?
В этот момент к Малахову подошел офицер и протянул ему бумагу. Прочитав ее министр оживился.
- Ну вот, кое что проясняется. Судя по разговорам в толпе в случае применения властями силы предусмотрена всеобщая студенческая забастовка. Налицо организованный заговор против существующей власти, статья 56 нашего нового Уголовного Кодекса Российской Федерации, пункт два.
- И что? - в голосе наконец-то отвернувшегося от экрана Сизова прозвучала явная злоба.
- Ну, как что? Теперь можно их привлечь к уголовной ответственности.
- Что, всех? Все десять тысяч? А потом всех остальных, кто начнет бастовать?! Сколько их по столице - пятьдесят тысяч, сто?