— Ну, по какому поводу у тебя сегодня забег в ширину?
— По печальному, — как бы нехотя отозвалась Ольга. Но для Сизова была важна не интонация, а сам голос. Этот чуть хрипловатый красивый голос просто завораживал его. — Племянник у меня погиб. Мы с Нинкой не сильно дружили, последний раз я ее видела года три назад. И тут звонит, говорит, Лешка умер.
— Молодой?
— Двадцать два.
— И что с ним случилось?
Сизов задавал вопросы из чистой вежливости, равнодушным голосом, и Ольгу это взбесило. Она рывком села, пристально уставилась в глаза Сизову, начала говорить зло и резко:
— Случилось то же, что случается сейчас со многими! Это все твои подонки, они избили его прямо у подъезда дома, на глазах у матери!
— Кто — они? — не понял Сизов.
— Твои «союзники»! Это ты их вырастил, ты их воспитал!
— И за что они его избили?
— А за что сейчас избивают и убивают в Москве? За то, что он был студентом и приходил в мае на Красную площадь, а еще он носил длинные волосы и тубус с чертежами. Вполне достаточно!
— Постой, я что-то не пойму? — Владимир поморщился. — Ты хочешь сказать, его убили только за то, что он был на том митинге и был студентом?
Ольга с ненавистью посмотрела мужу в глаза.
— Нет, Сизов, ты не придуряйся! Все знают, что это ты отдал приказ задавить студенческое движение на корню!
Владимир хмыкнул.
— Я что, по-твоему, похож на дурака? Как его можно задавить, если оно уже разрослось по всей стране? Конечно, если бы мои слухачи засекли это раньше, можно было как-то сделать все по-своему, найти людей, способных достойно возглавить его. А сейчас уже поздно. Конфедерация учащихся и студентов насчитывает полмиллиона человек, что мне теперь, на всех них натравить "союзников"?
Ольга немного остыла, снова опустилась на подушки.
— Не знаю. Я знаю одно: идет официальный отстрел студенческих лидеров, и Лешка — один из них.
— Ты ориентируешься на голоса из-за "бугра"?
— Нет, на наши газеты. Ты же отменил цезуру, так что они теперь потихоньку начинают писать правду. На!
Она приподняла одну из бутылок и швырнула на колени Сизову прозрачную папку с газетными вырезками. Пока Диктатор читал их, Ольга налила себе водки, настоенной на клюкве, — ее последнее увлечение, и выпила.
— Что, пятнадцать случаев за два месяца? — спросил Сизов, листая бумаги.
— Больше, это только по Москве пятнадцать. Их убивают сейчас по всей стране.
— Хорошо, завтра я с этим разберусь, — пообещал Сизов, откладывая в сторону бумаги. — Налей мне тоже, что-то я устал больше обычного.
На следующий день с утра Сизов поручил Фартусову приготовить статистические данные о погибших за последнее время студентах. К обеду отчет был готов. Прочитав, Владимир высоко поднял брови и спросил:
— Что это?
— В каком смысле? — не понял Фартусов.
— Что ты мне принес?!
Секретарь растерялся. Эта звенящая интонация в голосе Диктатора не сулила ничего хорошего, но Фартусов не мог понять своей вины.
— Официальный отчет о смертности студентов за последние два месяца.
— Судя по нему, из тридцати двух человек двадцать наложили на себя руки, восемь утонули, и четверо попали под машину. Что это за бред?!
— Но это те данные, которые предоставило МВД, — настаивал секретарь.
— Судя по ним, — Сизов поднял бумагу и потряс ею в воздухе, — Алексей Данилов утонул! А я совершенно точно знаю, что он умер в больнице от побоев.
Фартусов стоял бледный от волнения.
— А я тут при чем?
— Ладно, — остывая, сказал Сизов. — Ты действительно тут ни при чем. Вызови ко мне Демидова.
Через десять минут начальник Федерального агентства безопасности появился в кабинете Сизова.
— Вызывали, Владимир Александрович?
— Да. Посмотри вот это, — Диктатор швырнул через стол милицейскую сводку, затем файл с вырезками, подготовленными Ольгой. — И скажи мне, кто из них врет, и главное — зачем.
Кратко просмотрев бумаги, Демидов спросил:
— Срок исполнения?
— Чем быстрее, тем лучше.
Уже на следующий день фамилия Демидова появилась среди записавшихся на прием к Сизову.
— Ну что, уже разобрался во всем? — спросил Диктатор.
— На это не понадобилось много времени, основное ясно. Малахов произвел некий устный инструктаж своих замов, те, естественно, накрутили подчиненных. Если коротко, милиция теперь не регистрирует преступления, совершаемые членами "Союза молодежи".
— Вот как? Здорово!
— Более чем. В последнее время «союзнички» совсем распустились. Судя по тем данным, что вы мне вчера предоставили, идет откровенная охота на студенческих лидеров. Например, убили Епишева, того самого парня, что солировал на Первое мая. Представили, что он в пьяном виде вывалился с балкона собственного дома, хотя все его друзья говорили, что он был заядлым трезвенником. В крови действительно обнаружена громадная доза алкоголя, но ввели его, скорее всего, шприцем через вену. След от укола остался на сгибе руки. Ну и, чувствуя безнаказанность, наши молодые бандиты пошли в разнос. Происходят погромы в студенческих общежитиях, грабежи, изнасилования. Так же сильно страдают приезжие вьетнамцы, китайцы, кавказцы. Доходит до того, что среди бела дня «союзники» устраивают погромы на минирынках, отбирают деньги, избивают торговцев, а милицейские патрули не трогают их. А когда эти бандиты все же попадают за решетку, то их выпускают, не заводя дела.
— А что же потерпевшие? Неужели не жалуются?
— Жалуются, но генпрокурор Семенов — лучший друг Малахова, единомышленник. Так что тем, кто жалуется, потом еще и достается.
— И ты о происходящем не знал?
— Все это началось недавно, после майских событий, но мы начали разработку. Мы вообще-то думали, что все тут связано на более низком уровне: начальник отделения милиции и «союзники». Оказалось — нет, идеи идут сверху.
Сизов встал, прошелся вдоль стола, задумчиво посмотрел в окно.
— Послезавтра заседание расширенного Временного Военного Совета. Будет на нем и Малахов. Кто его может заменить на посту министра?
— Наилучшая кандидатура: генерал-полковник Матвеев, его зам.
— На всякий случай пусть будет поблизости. И подготовь побольше материалов по этим «союзникам». Также подумай, кого можно поставить вместо Семенова.
Через два дня ничего не подозревающий министр внутренних дел Малахов вошел в зал заседаний Военного Совета. Как и всех людей небольшого роста, его всю жизнь мучали большие амбиции. В отличие от остальных генералов, Малахов сегодня был в парадном светло-кофейного цвета мундире с золотыми погонами, с массивной орденской планкой на груди. Одутловатое, невзрачное лицо министра сияло самодовольством. Положив на стол красную папку с золотым тиснением, он начал о чем-то оживленно переговариваться с соседями — Жданом и министром внешней торговли Солоницыным.
Наконец началось заседание. Сначала выступил, как обычно, Соломин. Он подвел итоги работы правительства за первые полгода, внес свои предложения по изменению таможенного тарифа на сельхозтовары. Затем пошли долгие разговоры о внешней торговле, импорте и экспорте. Лишь по окончании их Сизов завел разговор о самом больном.
— Анатолий Ильич, — обратился он к Малахову. — У нас большие претензии к вашему "Союзу молодежи". Боюсь, что придется его распустить.
Малахов странно дернулся, на его лице отразилось недоумение.
— Я не понимаю, какие могут быть претензии? По сравнению с две тысячи третьим годом мы практически уничтожили уличную преступность. Пять процентов от ста семь лет назад! И в этом главная заслуга именно "Союза молодежи".
— Интересно, а каким был бы процент этой самой преступности, если бы не ваш приказ не регистрировать преступления молодчиков из "Союза"?
Этот вопрос Сизова застал Малахова врасплох. Он понял, что дело серьезнее, чем он думал, и даже лоб министра покрылся потом.
"Кто же меня сдал? Куценко, Матвеев, Полькин? Кто-то из них. Подсидели, суки!"
Между тем, слово взял Сазонтьев.
— Но самые большие претензии к твоим недоноскам, Толя, у меня. "Союз молодежи для содействия армии и флоту" — так, кажется, называется твоя банда?